Кукла, которая не хотела оставаться в коробке

Однажды декабрьским утром мадемуазель Пимпан, продавщица мелочной лавки в маленьком городке, с удивлением услышала какое-то постукивание в подсобном помещении.

Может быть, залетевшая птица бьется в окно? Или какой-нибудь шутник стучит в ставни? Нет. В конце концов она поняла: источник звука — одна из пяти коробок, полученных накануне из Италии.

— Не иначе как одна из кукол, — сказала мадемуазель Пимпан.

Она прислушалась, навострив ушки — очень изящные и украшенные сережками в виде звездочек.

— Третья!

Продавщица развязала тесемку и не без опаски приподняла крышку.

— Осторожно! — послышался серебристый голосок. — Вы испортите мне прическу!

Из-под розового органди пышного платья, подол которого, завернутый сзади, прикрывал ей лицо, выглянула кукла. Прехорошенькая, но взбешенная. Ее серые глаза метали крохотные бирюзовые молнии, а цвет лица — золотистый, как у девушки, побывавшей на морском курорте, — грозил перейти в алый.

— Ну ничего себе! — сказала мадемуазель Пимпан.

Она не могла удержаться от улыбки при виде такой свирепости. Кукла, хоть и большая по кукольным меркам, была ей едва ли по колено. Но чтобы кукла говорила — такое она видела впервые в жизни. Однако благоразумная мадемуазель Пимпан ни словом о ней не обмолвилась ни соседкам, ни покупательницам, которые начали появляться в лавке.

— Молчи! — шепнула она кукле. — Я сейчас вернусь.

Отпустив покупательниц и оставшись одна в лавке, она подумала, что все это ей приснилось. Но голосок из подсобки скоро вывел ее из заблуждения:

— Я хочу отсюда выйти!

Мадемуазель Пимпан кинулась в подсобку. К счастью, кукла не двинулась с места — она так и лежала, закинув руки с изящно отставленными пальчиками.

— Чего вы, собственно, хотите? — спросила продавщица, уже не осмеливаясь обращаться к ней на «ты».

— Мне скучно, хочу видеть мир и чтобы мир увидел меня.

— Подождите, пока вас купят.

— Но здесь меня никто не увидит. А я такая красивая!

— Вы не единственная! — строго сказала мадемуазель Пимпан.

Она имела в виду других четырех кукол, одна из которых, в бледно-зеленом платье и с высокой прической, уже восседала в витрине.

— Я не могу находиться в обществе селедок! — настаивал серебристый голосок. — И картошки!

— Ну, ну! — осадила ее мадемуазель Пимпан. И, услышав, что кто-то вошел, вернулась к прилавку.

— А еще какие-нибудь куклы есть? — спросила покупательница.

— Конечно! Пойдемте, покажу.

Женщина была в рабочем халате, с хозяйственной сумкой, битком набитой всякими продуктами. Мадемуазель Пимпан одним легким движением откинула крышки четырех коробок. Наша кукла была поражена — она-то считала себя единственной в мире.

— Они все прямо как фотомодели, — сказала женщина, — но мне, пожалуй, больше всего нравится вон та беленькая.

Кукла, которую она так назвала, была в белом тюлевом платье с букетом миниатюрных лютиков на талии. Короткие белокурые волосы вились крутыми кольцами.

— Ну, я еще подумаю…

«Так, значит, — подумала наша кукла, — мало того, что есть на свете другие вроде меня, — на меня еще и не смотрят!» Ее маленький рот застыл в угрюмой гримаске. Продавщица подумала, что кукла навсегда зареклась разговаривать.

— Вот и хорошо! — вздохнула она.

Необычного мадемуазель Пимпан не любила. Для лучшей сохранности и защиты от пыли она вновь завернула куклам на головы полы-лепестки их пышных юбок и закрыла коробки.

Больше в тот день ничего не произошло. Возможно, кукла была слишком обескуражена, чтобы снова рваться увидеть мир.

На следующее утро мадемуазель Пимпан первым делом заглянула в подсобное помещение. Все как будто было спокойно. Наша кукла не открывала глаз и даже не шелохнулась. Продавщица выставила открытые коробки на прилавок на всеобщее обозрение.

Какая-то дама в меховом манто и с детскими глазами перешла улицу и остановилась.

— Мне нравится эта кукла! — объявила она, заглянув в лавку и указывая на зеленую куклу, выставленную в витрине.

— У нас есть разные, на выбор, — сказала мадемуазель Пимпан.

— О!..

Дама залюбовалась куклами. Она обдумывала подарок для своей дочки, а заодно и для себя, потому что с детства сохранила неувядаемую страсть к куклам.

— Но самая лучшая, — без колебаний заявила она, — по-моему, вон та, розовая. Мне нравятся ее длинные черные волосы, собранные в «конский хвост», и ее гордый вид. А эти воланы органди напоминают мне платье, которое я носила в десять лет.

Она потрогала сережки в ушах у куклы — они были не металлические, а из красно-золотой крученой нити. Такая же нить обвивала шею куклы, а в вырезе розового платья круглилась маленькая девичья грудь.