Кощей Бессмертный

Она его за стол посадила, накормила-напоила, на постелю повалила, села в головы и спрашивает:

- Куды тя бог понес?

- Был я, бабушка, в малых летах, качал меня батюшка в зыбке, сулил за меня Ненаглядную Красоту, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру.

- Хорош молодец! Учливо говоришь. Я восьмой десяток доживаю, а про эту красоту еще не слыхивала. Впереди по дороге живет моя большая сестра, может, она знает; есть у ней на то ответчики: первые ответчики — зверь лесной, другие ответчики — птица воздушная, третьи ответчики — рыба и гад водяной; что ни есть на белом свете — все ей покоряется. Поезжай-ка завтра к ней; а теперь усни; утро вечера мудренее!

Иван-царевич ночь переночевал, встал раненько, умылся беленько, сел на коня — и был таков!

Едет далеким-далеко, высоким-высоко, день коротается, к ночи подвигается; стоит двор — что город, изба — что терем. Приехал ко крыльцу, прицепил к золотому кольцу, в сени да в избу, богу помолился, ночевать попросился. Закричала на него старуха:

- Ах ты, такой-сякой! Железного кольца недостоин, а к золотому коня привязал.

- Хорошо, бабушка, не бранись; коня можно отвязать, за иное кольцо привязать.

- Что, добрый молодец, задала тебе страху! А ты не страшись да на лавочку садись, а я стану спрашивать: из каких ты родов, из каких городов?

- Эх, бабушка! Ты бы прежде накормила-напоила, в те поры вестей поспрошала; видишь — человек с дороги, весь день не ел!

В тот час старуха стол поставила, принесла хлеба-соли, налила водки стакан и принялась угощать Ивана-царевича. Он наелся-напился, на постелю повалился; старуха не спрашивает, он сам ей рассказывает:

- Был я в малых летах, качал меня батюшка в зыбке, сулил за меня Ненаглядную Красоту, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру. Сделай милость, бабушка, скажи: где живет Ненаглядная Красота и как до нее дойти?

- Я и сама, царевич, не ведаю: вот уж девятый десяток доживаю, а про эту красоту еще не слыхивала. Ну да усни с богом; заутро соберу моих ответчиков — может, из них кто знает.

На другой день встала старуха раненько, умылась беленько, вышла с Иваном-царевичем на крылечко и скричала богатырским голосом, сосвистала молодецким посвистом. Крикнула по морю:

- Рыбы и гад водяной! Идите сюда.

Тотчас сине море всколыхалося, собирается рыба и большая и малая, собирается всякий гад, к берегу идет — воду укрывает. Спрашивает старуха:

- Где живет Ненаглядная Красота, трех мамок дочка, трех бабок внучка, девяти братьев сестра?

Отвечают все рыбы и гады в один голос:

- Видом не видали, слыхом не слыхали!

Крикнула старуха по земле:

- Собирайся, зверь лесной!

Зверь бежит, землю укрывает, в один голос отвечает:

- Видом не видали, слыхом не слыхали!

Крикнула старуха по поднебесью:

- Собирайся, птица воздушная!

Птица летит, денной свет укрывает, в один голос отвечает:

- Видом не видали, слыхом не слыхали!

- Больше некого спрашивать! — говорит старуха, взяла Ивана-царевича за руку и повела в избу; только вошли туда, налетела Моголь-птица, пала на землю — в окнах свету не стало.

- Ах ты, птица Моголь! Где была, где летала, отчего запоздала?

- Ненаглядную Красоту к обедне сряжала.

- Того мне и надоть! Сослужи мне службу верою-правдою: снеси туда Ивана-царевича.

- Рада бы сослужила, много пропитанья надоть!

- Сколь много?

- Три сороковки говядины да чан воды.

Иван-царевич налил чан воды, накупил быков, набил и наклал три сороковки говядины, уставил те бочки на птицу, побежал в кузницу и сковал себе копье длинное железное. Воротился и стал со старухой прощаться.

- Прощай, — говорит, — бабушка! Корми моего доброго коня сыто — я тебе за все заплачу.

Сел на Моголь-птицу — в ту ж минуту она поднялась и полетела. Летит, а сама бесперечь оглядывается: как оглянется, Иван-царевич тотчас подает ей на копье кус говядины. Вот летела-летела немало времени, царевич две бочки скормил, за третью принялся и говорит:

- Эй, птица Моголь! Пади на сыру землю, мало пропитанья стало.

- Что ты, Иван-царевич! Здесь леса дремучие, грязи вязучие — нам с тобой по конец века не выбраться.

Иван-царевич всю говядину скормил и бочки спихал, а Моголь-птица летит — оборачивается.

“ Что делать?” — думает царевич, вырезал из своих ног икры и дал птице; она проглотила, вылетела на луга зеленые, травы шелковые, цветы лазоревые и пала наземь. Иван-царевич встал, идет по лугу — разминается, на обе ноги прихрамывает.

- Что ты, царевич, али хромаешь?

- Хромаю, Моголь-птица! Давеча из ног своих икры вырезал да тебе скормил.

Моголь-птица выхаркнула икры, приложила к ногам Ивана-