Фэт-Фрумос, Золотые Кудри
После, как проснулся он, видит, кобылы нет, стал плакать да голосить, так что по полям, по лесам стон пошёл. Тогда прибегает к нему хромой зайчишка и говорит:
— Положись на меня, мы тебе её вмиг сыщем.
Поскакал тот заяц и собрал всех зайцев, оглядел их и узнал пришлого зайца по зубам, слишком они широки были. Стал он его кусать-щипать до тех пор, пока пришлый заяц не пустился вон из лесу. А Ионицэ уже тут как тут.
— Эй, — кричит, — бабкина кобыла, не будь ты зайцем, а будь по-прежнему кобылой!
Потом стеганул его уздечкой, и заяц обратился в кобылу. Сел Ионицэ на неё верхом и — домой. А бабка в ту пору поставила на огонь котёл с водой, закипела вода, она ждёт, вот воротится Ионицэ домой без кобылы, тут-то она и сварит его заживо. Как увидела кобылу, чуть не лопнула от злости, прикусила язык здоровенными своими зубищами, ни словечка не сказала. Идёт это наша бабка к кобыле и ну охаживать её калёным железным прутом до седьмого поту, потом опять строго-настрого наказала ей хорошенько спрятаться, чтобы и сыскать нельзя было.
На третий вечер снова отправился Ионицэ с кобылой на пастбище и опять заснул, словно околдованный. Кобыла теперь обернулась старым дубом посреди леса, а корни его пришлись прямо на то место, где спал хромой заяц. Бедняга и проснулся.
Когда пробудился от сна Ионицэ, кобылы и след простыл. Загоревал он пуще прежнего. Сам видел, какая бабка-то лютая.
Но, как говорится, на большую беду и подмога велика.
Подоспели тут чудодейная птица и хромой заяц и говорят ему:
— Не горюй, вон у тебя какая славная дубинка, стучи ею по всякому лесному дереву и сыщешь свою кобылу.
Ионицэ так и сделал. Когда ударил он по старому дубу, тот вдруг как завертится, а Ионицэ ему и говорит:
— Стой, бабкина кобыла, не будь ты дубом, а будь по-прежнему кобылой!
Обратился дуб в кобылу, Ионицэ и поехал домой. Старуха только завидела его на кобыле, заскрежетала зубами что есть силы, все зубы у ней и покорёжились.
Так вот и год сравнялся. Ионицэ и говорит бабке:
— Ну что, хорошо я тебе служил?
— Хорошо, — отвечает бабка. — Пойдём теперь на конюшню, выберешь себе коня, как у нас и было уговорено. Только прежде поешь, а то ты, видать, голодный.
Ионицэ принялся за еду, и, когда уписывал за обе деки, залетела в окно та самая пичужка, которой он ножку перевязывал, и быстро шепнула ему:
— Выбирай себе самого что ни на есть захудалого коня!
Поевши, пошёл Ионицэ с бабкой на конюшню и тут каких только коней бабка ему ни показывала: и вороных, и караковых, и серых, ну, словом, всяких, и велела ему выбрать одного.
А в самом конце конюшни был один конь, такой ледащий да шелудивый, глаза бы на него не глядели.
— Вон того мне дай, — сказал Ионицэ.
— Да как же я тебе эдакого безобразного коня дам? — отвечает бабка. — Бери другого, какого хочешь.
Однако Ионицэ только того коня и пожелал взять, и пришлось бабке отдать его.
После того как заполучил Ионицэ коня, попрощался с бабкой и тронулся в путь. А конь такой захудалый, что еле он на нём со двора выбрался. Ну, да тужить не о чем!
Как заржал шелудивый тот конь и превратился в такого славного скакуна, хоть под облака на нём лети. Имел тот конь четырнадцать селезёнок и потому никогда не уставал.
Ионицэ сел на него и только успел подумать об Иляне, сразу и очутился возле змеева дворца.
Иляна несла воду из колодца, и, когда увидела Ионицэ, кинулась к нему, стала обнимать, целовать. Признала, значит. Потом сели оба на коня и давай тягу.
Но змей мигом проведал это, живо вскочил на своего коня и помчал, полетел без памяти, только бы догнать их. После уж видит, что не нагнать их никак, крикнул тогда коню Ионицэ, чтобы сбросил тот своего седока, а за это будет он его в молоке купать, овсом да сахаром кормить. Ионицэ, в ответ крикнул змееву коню, что будет кормить его клевером-травою, омывать утренней росою.
Как услышал это тот конь, грянул змея оземь, разметал на мелкие клочья, растоптал копытами, а потом помчался и нагнал коня Ионицэ.
Ионицэ пересел тогда на змеева коня, а Иляна-Косынзяна осталась на прежнем коне, и вот ехали они, ехали по разным землям, дальним сторонам, не приведи бог нам, миновали тридевять границ и очутились опять дома.
После того как прибыли они в палаты Иляны, справили опять свадебный пир и собрали чуть не весь мир. Были на той свадьбе и все волшебницы из озера, пели они и плясали так, что ни на небе, ни на земле подобного веселья не бывало.
Коли не умерли молодые, так и по сей день живут.
Сел я на калёную головешку верхом и говорить не знаю о чём, сел я верхом на пилу на ржавую и поведал вам быль небывалую.