Марку-Богатей

Показался он мне чудным каким-то, не то человек, не то колдун. А видать, он большущий пророк. Ночью, как где дитя нарождалось, тут же звездочка в окошко стучалась и пытала его о судьбе младенца. Одному он предсказал, что станет горьким пьяницей, другому — что каторга по нему плачет. А под утро третий младенец на свет появился и предсказал странник, мол, стать ему владельцем всего твоего добра.

— Ха-ха-ха! Какие это тебе чудные сны по ночам мерещатся.

— Боярин Марку, я своими ушами все слышала. Почесал Марку затылок, будто комар его укусил, поправил кушак на вздутом, точно бочка, брюхе, махнул женщине рукой: принимайся, мол, за дело, а сам в хоромы отправился. Еще пуще пир разгорелся. Снедь на столах — горой, вино лилось рекой, Марку поднимал стаканы и кричал в угаре пьяном: гей, гоп, гол, гоп!

Кончили бояре пировать только на второй день под вечер, и проводил Марку всех отпрысков боярских в путь. Но, как говорится: вода уходит, камни остаются. Так и угар пира прошел, а слова бедной женщины запали ему в сердце, покою не давали ни днем ни ночью. Ходил Марку Богатей хмурой тучей да и решил под конец съездить к повитухе, расспросить, кто в округе в такую-то ночь в такой-то час сына родил. Уж кому, как не повитухе, знать, кто когда на свет народился.

— В такую-то ночь, в такой час родила сына жена Иона Бедняка. Бедная женщина, это у нее тринадцатое дитя, а в доме такая нужда, такая нищета, что глядеть на них жалко.

Боярин, не мешкая, велел гнать лошадей и остановил карету перед избушкой Иона Бедняка.

— День добрый, бедолага!

— Добрый, день, боярин!

— Мэй, Ион, слыхал я, будто жена твоя сына родила.

— Верно, боярин, родила жена тринадцатого ребенка. Велика семья моя, да еще больше нужда моя.

— Мэй Ион, отдай его мне. У меня-то своих детей нет, вот и выращу я его и будет он мне на старости лет опорой. А вам от этого честь большая.

— Не знаю, что еще жена скажет.

Позвали жену, а она как услышала, о чем речь,— в слезы ударилась.

— Ох, боярин, тринадцать детей у меня и живем мы в та-такой бедности, что еле-еле душа в теле. А все же дитя не могу тебе отдать, сердце за ним болит.

— Полно, женщина! У меня он будет жить в холе да в тепле, и сыт, и обут, и одет. А как подрастет, пошлю я его учиться и станет он одним из первых людей в царстве-государстве.

Так сладко пел Марку Богатей, все сулил: обуть, одеть их сына, учиться послать, в люди вывести, что в конце концов растрогал сердце бедняков, и продали они ему младенца за три кошеля денег.

Взял Марку Богатей ребенка на руки, стал качать да баюкать с притворной любовью, сел с ним в карету и отправился восвояси.

Едет он и думу думает: как бы этого младенца жизни решить. Вздумал он было удавить его, да страшно стало. Туг карета проезжала лесом, и решил боярин бросить дитя в заросли, авось какой-нибудь дикий зверь на него наткнется и разорвет. Как надумал, так и сделал: бросил ребенка под высоким толстым тополем, а сам в карету сел и весело домой покатил. Теперь уж, думал боярин, избавится он от тяжких дум и горьких сомнений.

А следом ехали батраки Марку Богатея, ко двору его дрова везли. Случилось так, что один из погонщиков кнут потерял, а волы, почуяв волю, стали то и дело к траве склоняться, с пути сбиваться и чуть было телегу не перевернули. Видит батрак, что дело худо, остановил волов, взял топорик и пошел в чащу прут хороший подыскать, чтобы было чем скотину погонять. Искал он, искал, пока не добрался до высокого толстого тополя, под которым увидел брошенного младенца. Взял он дитя на руки, огляделся, нет ли кого поблизости,— ни живой души. Что делать? Понес он мальца к телеге. Собрались вокруг него остальные батраки и все прикидывают: кто бы это мог ребенка в чаще леской бросить? Так никто и не додумался до правды, а тот, что нашел младенца, рад-радешенек: тридцать лет он с женой прожил и не подарила она ему ребенка. И так он сладко глядел на найденыша, так нежно ежу улыбался и к груди прижимал, будто чистое золото в руках держал.

— Поглядите, мэй, как этот дурень обрадовался. Будто подарил ему кто полмира,— заметил один из батраков.

— Как же ему не радоваться, когда опору своей старости в руках держит,— ответил другой.

— Никогда не знаешь, под каким кустом счастье человека караулит,— бросил какой-то шутник и, хлестнув быков кнутом, вскочил на телегу.

— Гей-гей! Цоб, цобэ! — двинулись телеги дальше. Приехав на подворье, батраки разгрузили дрова и стали ждать, какую работу задаст им хозяин на следующий день. Марку Богатей сам должен был работу им назначить, так как приказчик куда-