Суженая
Долго кружил по перелескам да по займищам, пока сердце свое успокоил. Ишь, какая ведь повадливая девица оказалась! Видит, вроде костерок на поляне горит. И люди об чем-то гутарят. Подъехал потихоньку. Прислушался. Понял – разбойники добычу дуванят. Двое себе злато-серебро поделили. А молодому девица досталася. Молодой разбойник возмущается: зачем ему такая девица, иль в воровстве он не первым был. И до драки дело доходит. Вот-вот сцепятся.
– Ну, коль она тебе не нужна, то мне в самый раз, – прошептал Евлоха.
Вынул он пистоль и стрелил вверх. Крикнул-гукнул. Разбойники наутек кинулися. А казак девицу подхватил на коня и айда прочь от этого места.
Едут они. Девица припала к нему. Сердечко бьется часто, как у воробья. Разнежился казак. Обнял ее покрепче. И подумал: «Вот она, суженая моя». Слышит, она ему шепчет: «Говорила я тебе, что твоя суженая». Ба! Да это ж та самая девка-грязнуха. Да что ж за напасть такая, Господи! Ссадил казак ее с коня, словно мешок сбросил.
– Доняла ты меня измором!
И опять в бега кинулся. Долго ли, коротко ли времечко прошло, вернулся Евлоха домой насупоренный. Не нашел, кого искал. Мать его встречает. Посмотрела на него, головой покачала. Что тут говорить, единственное дитятко и так понять можно.
Видит казак, девица по двору ходит. Спрашивает у матери:
– Кто така?
– Да работница наша, Маруня. Сиротинка. Пришла к нам в хату. Грязнуха-грязнухой. А счас гляди, какая чисторядная. Работа в ее руках так и горит.
А Евлоха уже матерю не слушает. Насторожился. Подошел к девице. Уставился на нее. Желваками играет. Плеточкой помахивает.
– Кто така, говори?!
– Кто така, не знаю, – отвечает она, – сирота я, с малолетства по людям ходила.
Смекает Евлоха, голос вроде бы не тот, что у грязнухи. Та натужно говорила, а эта будто колокольчиком прозвенела. И лицом Маруня бела, и чисторядная, и скромная, видать, вишь глаза потупила.
Отошел Евлоха от Маруни, говорит матери:
– Ничего девка, узюмная.
Матери эти слова по сердцу.
– Мне Маруня уже как родная стала, – говорит мать. – Ты к ней приглядись. Как раз по тебе девка, право слово.
Махнул казак рукой: мне, мол, все равно. И пошел с дороги прилечь.
Вечером отец с поля приехал.
– Женить его надо. Нечего более с этим делом тянуть.
Сказал, как отрубил.
Собрал отец на совет всех родственников. Позвали Евлоху. Отец спрашивает его:
– Кого за тебя будем сватать?
Отвечает Евлоха:
– Лишь бы для вас была хороша, а для меня будет.
– А ты своего ума-разума приложи.
– Я из вашей воли не выхожу.
– Ишь, какой слухменый сделался! Иди! Совет будем держать.
Судили-рядили. Так-сяк. Жена не сапог, с ноги не снимешь. Порешили: пусть жребий тянет. Ему век вековать. Пусть на себя и пеняет, если что не так.
Написали на бумажечках имена всех девок станицы, что на выданьи. Мать настояла, чтоб и Маруню туда тож вписали. Свернули бумажечки трубочками и положили в красный угол, под иконами.
На том и разошлись.
Чуть свет подняли Евлоху родители. Помолились. Взял Евлоха жребий. Развернул. А там Марунино имя вписано. Вдруг защемило у казака сладко на сердце. Облегчение на душе. Как будто ждал этого.
Сели за стол. Маруню пока не зовут. Отец покрякивает. Мать довольна: по ее получилось.
– Ну, что ж, – говорит отец, – она с виду приятная, походка ровная, да не дура, кажись.
Мать ему вторит:
– Невеста справная, работящая и смирная.
Посмотрела на хозяина: чтой-то он насупурился. И слукавила:
– Мужу жена будет хороша, да мне, грешной матери, каков почет будет?
И всплакнула. Клюнул на приманку отец. Согбенную спину разогнул. Бороду огладил. Глазищами сверкнул. Есть еще сила в казаке. На убыль не вся ушла.
– Не бойся, старуха, я-то на что? Из-под моей руки не вырвется.
И хлоп! – по столу кулаком. А матери того и надобно.
– Ладно, – говорит. И вздохнула облегченно.
Евлоха рядом стоит. Кубыть это дело его не касаемо.
Позвали Маруню. Спрашивают: согласна ли за Евлоху замуж иттить?
Та глаза потупила и отвечает: согласна, мол. И вышла. С достоинством, кубыть дело это для нее давным-давно решенное.
В день свадьбы поехали молодые в церковь. Там батюшка их спрашивает:
– Дружелюбно ли венчаетесь?
– Дружелюбно, – отвечает Евлоха.
– Дружелюбно, – вторит ему Маруня.
Стали колечками меняться. Сомнения опять запали Евлохе в душу: увидел он шрам на руке у своей невесты.
Приехали домой. Пир горой. А Евлоху беспокойство маит. На Маруню не смотрит: ему не до веселья. Наконец, решился выйти. Дружка его не пускает: не положено.
– Да мне, – говорит Евлоха, – до ветру. Я мигом.