Шашка-саморубка

Ванюшка всегда в кармане про запас краюшечку хлеба держал, а сейчас, когда из пещеры назад с шашкой-саморубкой шел, то эту последнюю краюшку съел. Остались у него в кармане одни крошечки. Покачал головою старый казак, подивился и спрашивает Ванюшку:

– Ты во всех четырех залах, добрый молодец, побывал?

– Во всех четырех, – отвечает ему Ванюшка.

– И высокие закрома до самого верха полным-полнехонько серебром, золотом и самоцветными камнями насыпанные видел?

– И высокие закрома до самого верха полным-полнехонько серебром, золотом и самоцветными камнями насыпанные видал, – отвечает ему Ванюшка.

И опять его старый казак пытает:

– И ничего ты себе из них не взял?

– И ничего себе из них не взял, – Ванюшка ему отвечает, – не затем я в пещеру ходил. Ходил я туда за шашкою-саморубкою, – вот ее-то и взял. Больше мне ничего там не надобно было.

Подивился старый казак еще раз и говорит:

– Ну, верно, добрый молодец, твое счастье, ничего с тобою не поделаешь, больно ты честлив да справедлив. Бери заветную шашку-саморубку и езжай, куда тебе хочется; не смею я тебя больше удерживать, только когда с горы ты спускаться будешь, дорогой мимо пропасти идти, то загляни в нее и увидишь там всех, кто за шашкою-саморубкою ходили, но вместо нее из высоких закромов, что ты видал, карманы себе набивали.

Попрощался Ванюшка с казаками и легко так под гору пошел. Дошел до пропасти, заглянул в нее и видит: все дно ее от человеческих костей бело. Рубили головы казаки, что сторожами к пещере были приставлены, тем, кто в нее за шашкой-саморубкой ходили и своего слова не держали, вместе с шашкой-саморубкой и серебро, и золото, и самоцветные камни брали. Рубили им головы казаки и бросали их всех в глубокую пропасть, куда сам черный ворон не залетает.

Подивился Ванюшка жадности погибших и пошел себе дальше. Дошел до старого дуба, отвязал коня, сел и поехал прямо в родную станицу, к себе на тихий Дон.

Едет, песни себе подтанакивает, попевает, к родной станице подъезжает. Возрадовался он, приободрил коня и на рысях в станицу въехал. Улицей едет, к круглому дому под железной крышей подъезжает. А возле него почти что все станичные сироты и вдовы стоят и его середнего брата Николая клянут. Приостановил Ванюшка коня, сам плетью помахивает, оводов и мух с него сгоняет, а сам спрашивает:

– За что вы, вдовы и сироты, моего середнего брата Николая ругаете?

Восплакались все вдовы и сироты.

– Да как же нам его, мошенника толстомордого, не ругать: забрал он у нас еще с прошлой осени земельку, обещался за нее поплатиться, а сам нам никому ни единой копеечки не дал.

Стыдно стало Ванюшке за своего брата. Соскочил он со своего коня, вбежал по порожкам на парадное крыльцо и не так ли в него, в крыльцо, застучал. Вышел сам его середний брат Николай, открыл дверь и говорит:

– Что ты, брат Ванюшка, буянишь, в двери ко мне бьешь, покою не даешь? Пожалюсь я атаману, у него и на тебя, глядишь, управа сыщется.

А Ванюшка ему в ответ:

– Ты бы, брат, чем меня зря ругать, лучше поплатился бы сиротам и вдовам за их земельку.

Еще больше озлился брат Николай на Ванюшку.

– Ишь ты, какой мне указчик нашелся, невесть где шатался, а теперь указываешь, тоже умник какой сыскался!

Без тебя знаю, когда и кому платить надо. А эти, – он указал на сирот и вдов, – еще с меня годик подождут.

Хотел уже затворить дверь, как Ванюшка к шашке-саморубке разом наклонился и шепнул ей:

– Шашка-саморубка, накажи моего середнего брата Николая за слезы сиротские, за обиды вдовьи, как сама знаешь.

Шашка-саморубка из ножен выскочила, сама размахнулись да как вдарит брата Николая, и покатилась его голова по порожкам прямо на дорогу. Избавила шашка-саморубка сирот и вдов казачьих от прижимистого арендатора-перекупщика.

Сел Ванюшка на коня и дальше по станице едет. Выехал на станичную площадь и видит: на углу дом круглый под железной крышей стоит, куда больше, чем у среднего брата Николая. Подъезжает, а возле него много мужиков-лапотников со своими бабами сидят, и все они его старшего брата Петра клянут. Приостановил Ванюшка коня, сам плетью помахивает, оводов и мух с него сгоняет, а сам и спрашивает:

– За что вы, мужики-лапотники и бабы, моего старшего брата Петра ругаете?

Еще пуще мужики-лапотники и их бабы разошлись.

– Да как же нам его, мошенника толстопузого, не ругать – все лето мы у него работали, хлеб убирали, обещался он нам с пожинок поплатиться, а сейчас вот уже осень скоро заходит, а он нам никому еще ни единой копеечки не дал!…

Стыдно стало Ванюшке за своего брата. Соскочил он со своего коня, вбежал по порожкам на парадное крыльцо и не так ли в него кулаком застучал.