Горе-злосчастие

Трусливое, видать, это самое Горе-Злосчастие.

Замечает Дарья: успокоился Кузя, заснул глубоким сном.

Что делать? Чем бы Горе-Злосчастие замануть? Выплела Дарьюшка из косы ленту, такую красивую. И говорит:

– Хошь, ленту подарю?

И положила ее на траву около себя. Глядь, исчезла лента.

– Ну покажись-объявись, – просит Дарья. А Горе-Злосчастие – ни гу-гу. Сняла Дарья колечко.

– Хошь, перстенек подарю, тока объявись.

Раз! И Горе-Злосчастие из рук перстенек вырвало.

И хихикает, злорадствует.

Расстроилась Дарья, дарить больше нечего. Схватилась за голову. Ба! Еще платок остался. Сняла платок, расстелила на траве, а сама за один край крепко его ухватила.

– Хочешь, говорит, – платок подарю, не простой, узорнотканый, тока объявись, очень тебя прошу.

Горе-Злосчастие хвать платок.

А Дарья его держит.

Горе-Злосчастие на себя его тянет.

А Дарья на себя.

– Отдай платок! – кричит Горе-Злосчастие.

– Не отдам, – говорит Дарья. – Ни за что не отдам. Порвем платок. Какая тебе польза будет.

Отпустило Горе-Злосчастие платок и спрашивает:

– Тебе каким манером показаться?

– А каким ты можешь?

– Дык, я в любом виде могу объявиться.

– Ды не сможешь.

– А вот и смогу!

– Ды не сможешь!

– Смогу!

– Завейся тогда веревочкой.

Глядь, веревочка завитая на тряпочке лежит. Схватила Дарья веревочку. Завязала в три узла. В тряпочку завернула. И зашила.

Ругается Горе-Злосчастие, грозится страшными карами.

А Дарье одна дума: куда эту треклятую тряпицу деть. Сердце заходится, в висках стучит. Неужель удалось Горе-Злосчастие провести.

Видит, бел-горюч камень у дороги лежит. Еле-еле отворотила Дарьюшка его, бросила под него тряпицу с Горем-Злосчастием. Ух! Дух бы надо перевести. Глядь, а камень покраснел, как маков цвет, и развалился пополам.

Схватила Дарья тряпицу, подбежала к дубу столетнему и кинула ее в дупло. Закачался дуб, затрещал, вот-вот упадет. Вытащила Дарья тряпицу из дупла. Побежала к Дону и бросила ее подале в воду.

– Поразмыкай Горе-Злосчастие, Дон ты наш, батюшка!

И на колени упала.

Пошло Горе-Злосчастие камнем на дно. Забурлила вода. Застился туманом Дон. Вышло тут солнышко из-за туч, подул ветерок, развеял туман. И успокоилась река. Приняла, знать, Горе-Злосчастие на себя.

Поклонилась Дарья Дону-батюшке. Полегчало ей на душе. Справилась-таки она с Горем-Злосчастием. Пошла к своему Кузе милому. А тот спит себе, разметался. Хорошо ему, видать, сладко спится.

Умаялась Дарья. В сон ее потянуло. И прилегла она рядом с Кузей.

Сквозь сон чувствует Дарьюшка, целует ее кто-то. Глаза открыла, а это Кузя ее жарко обнимает.

– Вставай, – говорит, заждался я тебя.

Да голос такой уверенный, диву даешься.

Глядит Дарья на него во все глаза. Сила в Кузе большая. Откуль?

А тот кудрями тряхнул. (Сроду у него кудри-то не вилися.) И говорит:

– Вставай, лебедушка. Нам в станицу засветло надо попасть.

Встала Дарья. Кузей любуется: ее рук дело. А Кузя коня споймал, вскочил в седло. Опять Дарье удивление: вот тебе и мешковатый Кузя, вот тебе и бедоноша.

Кузя подхватил ее наперед себя и поехали. Народ на улицу высыпал. И атаман со двора вышел. Видит, Дарьюшка едет. А рядом с ней казак. Молодцеватый. Как влитой в седле сидит. Ну, Дарья, ну и девка! Нашла, знать, по себе муженька. Да как песню играют. Как красиво выводят. Подъехали они поближе. Да не как это Кузя! Ах, так раз так! Кузя – он и есть. Досада взяла атамана, батиком, как шашкой, заиграл. Спрашивает:

– Это ты никак, Кузя?

– Нет, – отвечает казак, – не Кузя, а Кузьма, прошу любить и жаловать.

Остепенился атаман, народ на него смотрит.

– Ну, если Кузьма, тогда засылай сватов.