Тайна Флорио

Она, казалось, была уже закончена. НоФлорио снова и снова касался резцом белого камня. И каждый раз Симонепоражался необходимости прочерченной линии. Статуя изображала девушку,почти девочку, смотрящуюся в зеркало. Ее лицо, руки, плечи – все говори-ло о том, что она предчувствует счастье, сама еще не зная, каким будетэто счастье. Статуя не была похожа ни на одно творение, когда-либо ви-денное Симоне, и в то же время она была будто родной сестрой всех техстатуй, которые принесли настоящую славу Фабиано и на которых стояло егоимя.

– Теперь я знаю правду! – воскликнул Симоне. – Какой же он негодяй!

Флорио оглянулся и побледнел.

– Молю тебя, молчи, если ты не хочешь сделать меня бесчестным челове-ком. Я поклялся ему свято соблюдать договор.

– Но ведь ты мне ничего не говорил. Я увидел сам, – возразил Симоне.

– Фабиано этому никогда не поверит, – покачал головой Флорио.

И он так просил своего друга хранить случайно раскрытую тайну, чтоСимоне согласился.

Спустя неделю Фабиано объявил флорентийцам, что он закончил новуюстатую и что каждый, кто хочет, может прийти на нее посмотреть. В среду,ровно в двенадцать часов, он снимет с нее покрывало.

В среду, ровно в двенадцать часов, в мастерской Фабиано собралосьмного народу. Тут были художники, музыканты, знатные горожане. Сам гер-цог с придворными пришел посмотреть новую работу ваятеля. Был здесь, ко-нечно, и Симоне. А в стороне от всех стоял безвестный подмастерье Фло-рио. Многие из присутствующих даже не знали, как его зовут.

Вот Фабиано сдернул холст, закрывавший статую. Толпа, собравшаяся вмастерской, замерла в восхищении. Первым заговорил герцог, ведь он былсамым знатным, и ему подобало сказать первое слово.

– Благодарю тебя, мой Фабиано, за доставленную нам радость. Лукаваяпрелесть этой девушки возвращает нас к далеким дням нашей юности, когдавсе еще было у нас впереди и все было неведомым и манящим. Твоя статуяполна жизни. Не хватает только, чтобы она заговорила.

– О, ваше величество, я счастлив вашей похвалой, – отвечал, низкокланяясь герцогу, Фабиано. – Льщу себя надеждой, что это заслуженнаяпохвала. Если бы статуя и в самом деле могла заговорить, она рассказалабы, скольких бессонных ночей и дней, полных труда, она стоила своемусоздателю.

Все разразились рукоплесканиями в ответ на эту короткую речь, полнуюскромного достоинства. Не рукоплескал один Симоне. Он смотрел на своегодруга. Глаза Флорио были полны слез. Тогда Симоне шагнул вперед и обра-тился к статуе:

От нежного лица струится тихий свет...

Ты – юность, и мечта, и тайна, Ты тщетно ищешь в зеркале ответ, Разгадку красоты твоей нежданной.

А мы стоим смущенною толпой, На мраморное глядя изваянье.

Скажи нам, молчаливая, открой, Чье ты созданье?

И вдруг статуя заговорила. Она не сделала ни одного движения. Толькочуть приоткрыла изогнутые, словно лук стрелка, губы. Статуя сказала:

В тиши ночей медлительный резец Меня из камня вывел к свету.

Не Фабиано, нет, мне Флорио отец, Безвестный Флорио, хоть он молчит об этом.

Произнеся эти слова, статуя сомкнула губы. Но тут гневными голосамизакричали другие статуи, ее сестры и братья: Сотрите с нас неслыханныйпозор! Нас создал Флорио! А Фабиано – вор!

И снова в мастерской наступила тишина. Все стояли, словно пораженныегромом. Потом огляделись по сторонам, ища глазами Фабиано. Но его уже небыло в комнате. Бежал ли он от упреков своей нечистой совести, испугалсяли заслуженного гнева герцога и презрения сограждан – неизвестно. Тольконикто никогда его больше не видел.

– Флорио! Эввива Флорио! Да здравствует Флорио! – дружно закричалисобравшиеся в мастерской.

А герцог сказал:

– Кто пасет своих овец на чужом пастбище, рано или поздно потеряетвсю отару. Все лисы когда-нибудь да встретятся в лавке меховщика. Есличерт прикроет рога, его выдаст хвост; если он подберет хвост, его узнаютпо копытам. Пусть негодяй Фабиано теперь твердит про себя эти поговорки.

Но объясни мне, Симоне, какой силой ты заставил заговорить мрамор? Я ду-мал, что в наш просвещенный век чудес не бывает.

Симоне ответил.

– Но тут и не было чуда! Посмотрите на статуи, ваше величество. Онибезмолвны, но и сейчас они кричат о том, кто их изваял. Всякое истинноепроизведение искусства, будь то картина, скульптура, музыка, говорит го-лосом своего творца. Я постарался лишь сделать этот язык более внятным.