Берник, бернак!

Как-то раз заказал один бедняк сапожнику башмаки и по своей бедности долго не мог с ним расплатиться. Надоело сапожнику напоминать бедняку о долге, вот и говорит он ему:

- Послушай, Жантуанёль, хочешь, я помогу тебе вернуть долг, не заплатив при этом ни единого су?

- Как не хотеть!

- Ну тогда уговоримся так. Должен ты с этой минуты все время молчать и на все вопросы да расспросы отвечать двумя словами: «берник, бернак». И пока я сам не сниму с тебя этого запрета, молчи! Запомнил?

- Конечно, запомнил. Тверди себе одно и то же: «берник, бернак» - вот и все,- обрадованно закивал головой бедняк и пошел к себе домой.

Пришел он, а жена и спрашивает у него ворчливо:

- Где это ты пропадал, голубчик?

- Берник! - смиренно отвечает ей муж.

- Где? - удивилась она.

- Бернак!

- Ой батюшки! Что это с тобой? Уж не рехнулся ли? - всплеснула жена руками.

Но ничего другого, кроме «берник, бернак», она не услышала. Что тут делать? Бросилась она к соседке и давай жаловаться:

- Ой, горе, горе! Сыплются на мою несчастную голову напасти!..

- Что-нибудь неладное случилось? - полюбопытствовала соседка.

- Ну как же! Муж-то мой вроде с ума тронулся.

- Не может того быть! Ведь был он в полном рассудке. Ошиблась ты, наверно.

- Как это ошиблась, ежели разучился он по-человечески разговаривать. Знай себе твердит одно и то же: «берник, бернак!» И ничего другого от него не добьешься! Пойдем к нам, вот и убедишься сама, что не ошиблась я.

Согласилась соседка их навестить - ведь это же целое событие в деревне! Пришла она к Жантуанелю и говорит:

- Доброе здоровьечко, сосед! Как живется-можется?

- Берник!

- Что ты ерунду болтаешь?

- Бернак!

Так и не добилась соседка от Жантуанеля другого ответа. Решили тогда женщины сходить к приходскому кюре. Может, он излечит несчастного, вернет ему разум?

Прибежала жена Жантуанеля к кюре и - бух! - в ноги:

- Ваше преподобие! Ваше преподобие! Пойдемте скорее к нам домой! Ведь муж-то мой совсем рехнулся!

- Неужто рехнулся? Что-то не верится мне,- усомнился кюре.

- Сами подумайте, ваше преподобие, разве может быть человек в своем уме, коли говорит одно и то же: «берник, бернак»?!

- Вот оно что... Ну, я заветное слово знаю, живо его вылечу!- Господин кюре любил прихвастнуть.- Только это будет стоить десять франков,- добавил он тут же, ибо еще больше, чем прихвастнуть, любил кюре денежки получать.

Вздохнула тяжко бедная женщина, однако согласилась. И вот пришел кюре в дом Жантуанеля и говорит:

- Бог в помощь, Жантуанёль!

- Берник! - отвечает Жантуанёль.

- Что это ты бормочешь, сын мой?

- Бернак! - отвечает Жантуанёль.

Как ни пытался кюре образумить Жантуанеля, ничего путного, кроме этих двух слов, от него не услышал. И вскоре вся округа уже знала, что тронулся умом бедняга Жантуанёль.

Вот как-то раз идет кюре по деревне и встречает сапожника.

- Добрый день, ваше преподобие,- поклонился ему сапожник.

- Здравствуй, здравствуй!

- Какие новости в нашем приходе, ваше преподобие?

- Никаких, голубчик, кроме одной. Ты, конечно, знаешь, что рехнулся бедняга Жантуанёль?

- Рехнулся? - будто удивился сапожник.

- Ну да, умом тронулся. Только и знает, что твердит: «берник, бернак».

- Ха-ха-ха! Жантуанель такой же сумасшедший, как я или вы, ей-ей!

- Не болтай глупостей, сын мой!

- Какие же это глупости, коли в полном он рассудке!

- Да что ты со мной споришь! Готов об заклад побиться, что Жантуанель свихнулся.

- А я говорю - нет! Спорим?

- Давай... На сколько поспорим?

- На десять франков.

- Мало! Давай на пятьдесят, - не удержался господин кюре.

- Идет!

Побившись об заклад, отправились тут же кюре и сапожник к Жантуанелю. Пришли, а сапожник и говорит:

- Здорово, должничок! - И шепчет ему на ухо: - Можешь теперь говорить.

- Уф! - облегченно вздохнул Жантуанель.-Долго что-то не приходил ты ко мне! Думается, что обошлись мне башмаки куда дороже, чем они того стоят.

- Э, пустяки... Лучше спроси, во что они обошлись господину кюре.

Побагровел от досады кюре, швырнул на стол пятьдесят франков и ушел не прощаясь.

А когда узнали в округе, как ловко попался господин кюре, до того все хохотали, что, говорят, далее в Париже слышно было.