Ута-Саган-Батор

Шаре у меня родился сын. Побоялась я, что завистливый Хара-Сотон убьет его, вырыла под очагом яму глубиною в восемьдесят саженей и спрятала на ее дне нашего мальчика. Никому об этом не говори и не вырывай сына до сорока лет. Если ему суждено стать человеком, он сам выйдет.

Сказала так Урма-гохон-хатан и умерла. Обняв голову своей жены, зарыдал Ута-Саган-батор, от этого рыдания загудело поднебесье и затряслась земля.

— Со слепого детства шедшая рядом по жизни подруга моя умерла! Как жить дальше?! — запричитал безутешный батор.

Плача и рыдая, просидел он девять дней, а на десятый встал и говорит:

— Если умершего жалеть без меры, то сказывают: и нынче худо, и завтра грех подстережет.

Встал Ута-Саган-батор, перевернул на спину свою умершую жену, переднюю сторону тела высеребрил; сделав гроб золотой, положил в него покойницу; сверх золотого гроба сделал серебряный, а сверх серебряного — деревянный. Потом поймал в табуне большую белую кобылицу, отвез гроб к подножью горы Ангай-Улан,[1] принес кобылицу в жертву своим небесным богам и обратился к высокой горе с молитвой:

— Гора моя, Ангай-Улан! Откройся! Хочу положить кости жены своей, чтобы в летнюю жару им не париться, в зимние холода не зябнуть.

При этих словах открылась гора Ангай-Улан, и положил Ута-Саган-батор внутрь горы тело своей жены. А потом вернулся домой и стал жить с младшей своей женой. Жили они жили, и родился у них сын с десятью головами. Диву дался Ута-Саган-батор, не думал он и не гадал, что станет отцом десятиглавого мангатхая по имени Ангир-Шара. Стал подрастать ребенок не по дням, а по часам.

Тем временем минули сроки, и вышел из-под очага спрятанный сын старшей жены. Взобрался он на вершину серебряной коновязи и давай играть, обратившись в трехлетнего мальчика. Выйдя на улицу, увидел Ута-Саган-батор малого ребенка, признал в нем своего сына, снял с коновязи и унес во дворец.

Стали два сына Ута-Саган-батора расти вместе, стали постоянно ссориться между собою. При этом старший сын, Барбадай-бохо, что вышел из-под очага, к отцу прислон держит, а младший, десятиглавый, к матери. Чем взрослее становились сыновья, тем сильнее разгоралась их вражда. Наконец старший сын победил десятиглавого мангатхая Ангир-Шару в нелегком поединке. И вздохнул облегченно Ута-Саган-батор и прогнал со двора свою младшую жену. Уехала она к своему отцу, пятнадцатиголовому мангатхаю Ашура-Шаре, а через некоторое время родила от Ута-Саган-батора еще одного сына и назвала его Шигишке-бохо.

А Ута-Саган-батор и его старший сын Бардабай-бохо живут себе, ни о чем не ведая. Вот однажды Барбадай-бохо и говорит:

— Что-то печень мою подергивает, не иначе как родню встречу!

Вышел он во двор и увидел на крыше белосеребряного дворца беззаботно играющего мальчика. Вышел вслед за старшим сыном Ута-Саган-батор, увидел ребенка и большим умом уразумел, большим прозрением угадал в играющем мальчике своего сына от младшей жены. Хотел Ута-Саган-батор снять ребенка с крыши, да не тут-то было, не дается Шигишке-бохо в руки. Гонялся за ним Ута-Саган-батор трое суток, на исходе третьих оказался Шигишке-бохо на верхушке серебряной коновязи, откуда и снял его отец. Тогда Шигишке-бохо и говорит:

— Чужак на чужбине не уживется, сохатиная лытка в котле не поместится. Не по мне страна мангатхаев, поэтому и пришел я сюда, едва-едва допытавшись у матери о твоем существовании, отец, о дороге в твои владения.

Зажил Ута-Саган-батор с двумя сыновьями. Однажды сделал он три стрелы, дал их Барбадаю-бохо и сказал:

— Пусти эти стрелы на три стороны, а потом иди в направлении полета каждой из них. Где найдешь стрелу, там обретешь и суженую.

Взял Барбадай-бохо свой тугой лук и пустил стрелы на три стороны. Пошел вслед за первой — нашел ее на пустом месте. Пошел вслед за второй — нашел ее чуть-чуть не долетевшей до двора нищей женщины. Пошел вслед за третьей — нашел ее на гнилом болоте в трехпалых лапках большой лягушки. Удивился Барбадай-бохо и опечалился:

— Неужто, — говорит, — я, сын Ута-Саган-батора, должен жениться на какой-то лягушке? Да меня же засмеют! Нет уж, лучше мне век холостым ходить.

Сказав так, взял он свою стрелу и отправился домой. А лягушка вослед:

— Ты мой суженый и должен на мне жениться.

Рассердился Барбадай-бохо, отбросил лягушку ногою в сторону, но она опять за свое:

— Ты мой суженый и должен на мне жениться, — а сама скачет за Барбадаем, ни на шаг не отстает.

Так они и во дворец явились: впереди Барбадай-бохо, а следом его невеста — лягушка из гнилого болота.

Сильно удивился Ута-