Царь Баян-Хара

Хара вперед. Едет по дороге и видит: клубящаяся красная пыль столбом к небу поднимается, по широкой долине расстилается, скачет навстречу всадник на рыжем коне, спина которого разъязвлена, оттого что бьет его хозяин спереди и сзади сорокапудовой булавой. Узнал царь Баян-Хара в грозном всаднике семидесятипятиголового Дарда-шара-мангатхая, услыхал его крик:

— Эй ты, падкий на чужое, не довольствующийся своим, зачем взял мою невесту? Она с пеленок просватана, с колыбели предназначена мне в суженые. Силою большого пальца будем тягаться, стреляя из луков, или силою плеч мериться?

— Хочу узнать силу твоего большого пальца, — говорит Баян-Хара.

Разъехались они по вершинам двух гор, и выпало Дарда-шара-мангатхаю стрелять первому. Взял он свою чугунную стрелу, приложил ушком к тетиве и прошептал заклинание:

— Если мне суждено умереть, то лети без цели и пропади без вести; а если достоин я лучшей доли, то пробей насквозь широкую грудь супротивника, сделай рану величиной с дверь, чтобы через нее видно было как днем. Вырви вражье сердце, унеси за три холма и брось под ноги пестрой сороке!

С этими словами выстрелил Дарда-шара-мангатхай. Полетела, загудела стрела. Чтобы не попортила она богатырской одежды, расстегнул пуговицы царь Баян-Хара и подставил распахнутую грудь. Пропела, просвистела черная стрела и прошила богатырскую грудь так, что сквозь рану солнечный свет хлынул. Пошатнулся царь Баян-Хара, но удержался на ногах. Заткнул он рану спереди камнем величиной с жеребенка, а сзади — камнем величиной с барана. Загладил края раны большим пальцем, и полегчало ему, загладил указательным — совсем выздоровел.

— Не думай, — говорит он мангатхаю, — что у настоящего мужчины недостанет таинственных сил на исцеление от таких ран. Теперь мой черед!

Достал царь Баян-Хара стрелу из серебряного колчана и желтый лук, сделанный из рогов трехсот изюбров, натянул тетиву и молвит:

— Если написано мне на роду умереть, то лети, стрела, без цели и пропади без вести; если другая доля мне суждена — отсеки среднюю голову Дарда-шара-мангатхая.

Не успела тетива прозвенеть, а средняя голова мангатхая уже скошенная лежит. Опомнился мангатхай, схватил отсеченную голову, поставил на прежнее место, загладил края раны большим пальцем, и полегчало ему, загладил средним — и повеселел.

— Не. думай, — говорит, — и ты, что у меня недостанет колдовских сил для расправы над тобой!

Откинули они свои луки в стороны, спустились с гор и сошлись посреди долины, чтобы помериться силою своих крутых плеч.

Девять суток они толкались, три месяца приподнимали да кидали друг друга, как тюки на верблюжью спину, девять месяцев они боролись. Под стопою богатырской рассыпались камни в пыль и прах, вековые деревья пригибались, как трава.

На месте поединка взвился от земли до неба ярко-красный столб пыли. Заплутали в тумане и пыли птицы, лишенные гнезд. Звери потеряли своих детенышей, люди сбились с пути, не находя своих жилищ.

На третий год поединка часто-часто забилось серое сердце мангатхая, потемнело у него в глазах и подкосились ноги. Начал Баян-Хара своего супротивника, как войлок, по земле катать-раскатывать, а потом приподнял и перекинул через правое плечо. Так ударился оземь Дарда-шара-мангатхай, что на западе тайги вздрогнул и рухнул столетний кедр. Перекинул Баян-Хара своего врага через левое плечо, да так, что заверещал он, как пойманный зайчишка; закричал, как инзагашка. Наступил Баян-Хара на широкую грудь мангатхая и отрубил ему среднюю голову. А потом понадергал в тайге деревьев, сложил огромный костер и сжег поганые останки семидесятипятиголового Дарда-шара-мангатхая, пепел же его осиновой лопатой развеял на северном ветру.

— Наконец-то я победил непобедимого, одолел неодолимого! — молвил Баян-Хара.

Сел он на коня и отправился дальше. Едет и думает: «Пошевелил я осиное гнездо — постоянную войну затеял; дотронулся ненароком до обиталища комаров — всех неприятелей задел разом. С этой поры с вершины высокой горы не сойдет туман, головы моей не минует война!» — тяжело вздохнул Баян-Хара.

Поднявшись на высокую гору, слез он с коня, закурил трубку и стал вглядываться в даль. Видит: стоят на другом склоне три медных дворца, сияя дивным светом в вечерних лучах.

Подъехал Баян-Хара к первому дворцу, слез с коня и переступил медный порог. Осмотрелся странник и увидел возле очага черную старуху Эмэ-хара-мангатхайку. Мнет она изюбровую кожу, искоса поглядывая на гостя. Колюч взгляд у страшной старухи! Верхние веки ее узких глаз свисают на нос, а нижние веки — на дряблые щеки; верхняя губа падает на ее верблюжью челюсть, а нижняя — на груди, груди — на брюхо, а брюхо — на колени.