Шапка-невидимка

Давным-давно в долине между двух высоких гор, покрытых лесами, полными всяких зверей и птиц, орехов и ягод, жил холостой хан. «Надо жениться!» — все чаще думал он.

— Надо жениться! — сказал хан однажды во всеуслышание и поехал искать себе жену. Искал одну, нашел двух. Решил хан испытать их. Собрался съездить на дальние пастбища, на выгоны, а женам наказывает:

— Пока я буду осматривать свои бесчисленные стада, свои несметные табуны, сшейте мне по десять дэгэлов.

Так сказав, сел на коня и ускакал.

Взялись за дело молодые ханские жены. День не отдыхают, ночь не спят. Сшили по десять дэгэлов.

На другой день возвратился хан, стал дэгэлы осматривать; стал их руками перебирать, нарадоваться не может: и красивы все, как на подбор, и теплы, и швов не видать, — сразу и не поверишь, что человеческим умением да старанием сделаны.

Не уступили друг другу ханские жены в рукоделии. А когда стали они подавать хану кушания, тот вконец растерялся, язык проглотил, сказать не может: чье угощение вкуснее.

Тут и осень подошла. Хан говорит как-то утром: «По всем приметам — много нынче в тайге орехов да ягод. Пока я дичины добуду, соберите воз кедровых орешков и воз смородины. А самое главное — не смейте ни одного ореха, ни одной ягоды отведать».

Собрали жены воз орехов, стали собирать смородину, далеко разбрелись в разные стороны. Вдруг одна из них голос подала.

— Скорее иди сюда! — кличет. Прибежала вторая на зов и видит: висят на ветке две одинаковые смородинки, как две капли воды похожие друг на друга. Переглянулись ханские жены и решили: «Съедим по ягодке, а хану не скажем». Так они и сделали. Но едва вернулись домой, как одна говорит:

— У меня ребенок будет.

— Ты произнесла вслух слова моих сомнений, — подхватила начатый разговор вторая жена. — Я тоже жду ребенка. А виноваты в этом две смородиновые ягоды, которые мы с тобой съели, утаив от хана.

Наступила весна, и ханские жены родили в один и тот же день мальчиков, похожих друг на друга, как две ягоды смородины.

Стали дети дружно подрастать, стали делить пополам забавы и мимолетные обиды. Видели их только вместе, и ничто не предвещало беды. Но едва исполнилось мальчикам по пятнадцати лет, как умер хан-отец. А вслед за ними ушла в царство мертвых и мать одного из мальчиков.

С той поры начала мачеха обижать сироту: кормила объедками, одевала в обноски, заставляла делать самую грязную работу. А мальчиков все равно нельзя было ожесточить, еще дружнее становились они.

Вот исполнилось братьям по восемнадцати лет. Стреляли они однажды из лука и решили целиться в пень, что стоял посреди двора. Выстрелил сирота — разнес в щепу шапку пня. Выстрелил брат — увязла стрела в подошве пня.

Подбежал парень, вынул увязшую стрелу и видит: капает с наконечника гниль пополам с водой. Спрашивает сводный брат у сироты:

— Почему крепкий с виду пень на поверку оказался столь гнилым?

— После смерти хана-батюшки, после смерти моей матушки прогнила в нашем доме привязанность между людьми одного очага, — отвечает сирота. — Стала твоя мать кормить меня объедками, одевать в обноски. Одно от тебя скрывали, другого ты просто не замечал.

— Если мать способна на такое злодейство — я не пощажу и матери! — схватился сводный брат за меч.

— Не торопись совершить непоправимое, — удержал его сирота. — Лучше помоги мне уйти со двора незамеченным. Если удача не оставит меня, если я вновь обрету свою знатность в иных краях, то жди от меня весточку и поскорее приезжай.

Утром встал сирота вместе с зарею, заткнул обе полы драного дэгэла за пояс и, попрощавшись с братом, зашагал в сторону юго-запада.

Идет он да идет, шагает да шагает. Днем бредет, ночью у дороги костер разжигает и ночует, а с восходом солнца — вновь на ногах, вновь в пути. Идет дальней дорогой, ни встречного путника, ни заблудшей скотины, ни одинокой юрты — ничего не видно.

Вот уже и мясо сушеное кончилось, и ноги подкосились на подъеме в гору, а он все идет да идет. Наконец, через много дней, счет которым сирота давно потерял, повстречался ему в сыром лесу старик, рубивший сушняк на дрова. Подошел к нему сирота, поздоровался.

— Откуда ты такой худой и оборванный? — спросил старик, разглядывая путника.

— Я иду с северо-восточной далекой стороны. Оказавшись безлошадным и бездомным, считаю своим то место, где остановлюсь и шапку положу, — отвечает сирота. — Не дашь ли ты мне напиться?

Дал ему старик в руки деревянный туесок, стоявший у комля дерева, в тени.

— Выпей на здоровье, — говорит.

Отпил сирота курунги из туеска, а потом как взялся за топор, так старику и делать стало нечего.