Как замерзла маленькая жена мясника

Гиацинту.

Можно ли было бросить лавку, не дать сдачи всем этим славным людям, при всех расплакаться и бежать домой, хотя ноги так закоченели, что нельзя ступить?

Получая деньги, Мари-Гиацинта ошиблась. Муж закатил ей тяжелую сцену, потому что ошибка была не в его пользу. "Дорогая, - без конца твердил он, счет дружбы не портит, денежки любят счет... Копейка есть копейка".

В декабре Мари-Гиацинта так застывала от холода, что почти переставала его чувствовать. Она кашляла беспрерывно, и покупателям становилось жалко ее. Как-то один из них выразил свое возмущение бессердечностью мужей. Клиент был выгодный - он каждую неделю заказывал заднюю ножку баранины для жаркого и мясо для супа на десять персон, - такому не ответишь грубостью. Мясник смолчал. Он велел нагреть кирпич и на виду у всех подложил его жене под ноги; успокоив таким образом свою совесть, он принялся точить ножи.

Думаю, что только величайшим усилием воли Мари-Гиацинта заставила себя высидеть за кассой вплоть до рождественского сочельника. Утром, когда в лавку, потирая покрасневший нос, вошел первый покупатель, ему представилось, что он видит перед собою призрак, еще не исчезнувший в лучах зари. Синие глаза Мари-Гиацинты потухли, лицо было как мраморное, бедняжка походила на взъерошенную мертвую птичку, распростертую на снегу.

- У вашей жены неважный вид, - сказал покупатель мяснику.

Мясник спокойно ответил, продолжая старательно разделывать антрекот:

- Она немного утомилась, но завтра рождество, мы закроем лавку в полдень, вот она и отдохнет. Праздник есть праздник.

Про себя же мясник подумал, что он идет на большую жертву. Как раз в полдень люди бегут в лавку купить котлету для неожиданного гостя.

Вскоре лавка наполнилась празднично настроенными покупателями. Мари-Гиацинта принимала кредитки и давала сдачу.

Флорантен, который в это время дремал у огня, увидел сон. Перед ним смутным белым пятном, словно отгороженное от всего мира толстым слоем льда, возникло лицо Мари-Гиацинты. Поскольку кошкам обычно снятся молоко и пескари, этот сон показался Флорантену страшным кошмаром. Он проснулся.

Пробравшись через отверстие, выпиленное в кухонной двери, кот вышел на улицу.

Мороз был сильный, но боязнь, что кошмар повторится, превозмогла страх перед холодом. А может быть, кот просто почувствовал прилив нежности к своей приятельнице, это так свойственно прихотливым кошачьим сердцам.

Свет из лавки падал на улицу, где робко кружились первые снежинки, оторвавшиеся от черного неба. На отполированных металлических крючьях висели длинные разделанные куски мяса, похожие на огромные языки; ощипанные цыплята лежали в ряд на мраморном прилавке, словно подготовились к какому-то жуткому смотру. Развешанные под потолком гирлянды из разноцветной бумаги придавали узкой лавке праздничный вид.

Мари-Гиацинта более не ощущала своего тела. Звезды затеяли какую-то странную игру, мигая на потемневших балках потолка. Они возникали, потом исчезали, вновь зажигались и мелькали в пестрых гирляндах. Цыплята суетились, словно искали насест для мертвых птиц. Было так холодно, что никаким градусником в мире нельзя было бы измерить такой холод - за это Мари-Гиацинта могла поручиться. И муж ее был такой большой, и своим окровавленным ножом он рассекал пространство.

И вдруг Мари-Гиацинта почувствовала возле себя таинственное тепло. Пальцы ее, уронив ледяные медяки, встретили пушистый мех и погрузились в него. На миг, на одно последнее мгновение все ее существо пронизало ощущение тепла, самое сладостное ощущение в мире.

В день рождества, чтобы оплакать жену и избежать сплетен, мясник вынужден был закрыть свою лавку с утра, а это, как всем известно, большой урон для торговли.

Но смерть есть смерть, кто станет возражать против этого?