Ерёма дурак и смерть

Но решили к ему Марусю подпустить. В народе говорили, ежели Маруся на кого глянет, тому смерти ни с того ни с сево, и к тому же лютой, не миновать. Хужее чёрта лысого ента Маруся была.

Ну, значит, обрядило неживое царство Марусю свою на выход, к людям. Как все равно на выданье. Приукрасили маненько, потому что в настоящем своем виде ее даже к иным упокойникам не выпустишь: не вместят. Колдовали, плявали, сто заговоров за раз читали. Наконец выпустили красотку на свет Божий. Идеть ета Маруся по дорожке из лесу, так даже трава сама не своя становится. Потому Марусю такую на белом свете и держать долго нельзя. Захиреют здешние от ейных глаз.

Подошла она к Ереминой избушке и в окно глянула. Но Ерема и сам на ее посмотрел. Она - на ево, а он - на ее. Аж изба немножечко затряслась. Тараканы и коты попрятались. И чувствует ета Маруся, что она понемножечку от Ереминого взгляда в живую превращается. А он ничего не чувствует, потому что Ерема с малых лет своих завсегда бесчувственным был. Но сказать надо, что той Марусе живой быть все равно как нам с вами в аду в зубах самого диавола кувыркаться. Не любила жизнь девочка. Хуже для нее казни не было, как живой стать. Закричала Маруся дурным голосом, в ужасе на руки свои смотрит: вроде полнеют они, кровью наливаются. Гикнула, подпрыгнула вверх, в царство навсегда мертвых лик свой обернула: помощи просит. Оттуда тогда на нее мраком дохнули, ледяной холод заморозил кровь в оживающих руках, голос человечий, вдруг появившийся, пропал в бездну, зачернели исчезающие глаза...

Еле выбралась, одним словом. Неживое царство тогда решило сдаться. "Эдак он нас всех в живых обернет", - решили на совете.

"Плюнуть на него надо, чаво там, - сказал на земле помощник мертвого царства. - Пущай евойная Личная Смерть за него берется. Не наше ето дело".

И взаправду, если уж Личная Смерть придет, никуда не денешься: срок пришел. Етта тебе не черт поганый, от которого крестом спасешься, а от такого существа ничего не поможет.

Но вышел ли срок Ереме? Спросили об этом у его Личной Смерти. Та просила подумать денька два-три.

- Чаво думать-то, - осерчал помощник. - В книгу живых и мертвых посмотри - и дело с концом.

- Да он у меня нигде не записан: ни в живых, ни в мертвых, - ругнулась в сердцах Личная Смерть. - Надо Великому Ничто помолиться, может, подскажут, куды такого совать. Думаю, ошибка тут какая-нибудь.

- Ох, бездельница, - покраснел от злости помощник. - Все норовишь срок оттянуть. Жизнелюбка!

- Сам жизнелюб, - огрызнулась Смерть. - Иди-ка своей дорогой...

Ну, так матерились они часа два-три, но Смерть на своем настояла. Через четыре дня идет к помощнику.

- Вася, - говорит, - сроков вообще никаких нету, сказали: когда хошь, тогда и иди.

- Ну так ты сейчас захоти, - намекнул помощник. - А то вертится он тут, ни живой ни мертвый, и оба царства смущает.

Личная Смерть отвечает: "Ну ладно, уговорил! Пойду".

- Подкрепись только, - охальничает помощник.

Знает: никакая Смерть ему не страшна, потому что он и так уже давно мертвый.

И вот Личная Смерть собралась. Сурьезные времена для Еремы настали. Тут как ни крутись, а ответ держать придется. Тем временем Личная Смерть заглянула в душу Еремы и ужаснулась: куды ж такого девать? Взять душу просто, а вот что с ней потом делать, задача не из легких. Оно конечно, не совсем мое это дело, думает Смерть, но ежели убить такова беспутного, то чушь получится - после смерти у каждого путь должен быть. Умненькие по-земному - в ад пойдут, умненькие по-небесному - ввысь, для глупых, добрых, злых, для всех пути есть. А етот как ниоткудава. Ни в рай его не засунешь, ни в ад, ни в какое другое место. Но делать нечего: умерщвлять так умерщвлять. Однако на деле оказалось - Смерть далеко не всезнайка. Не дано ей тоже многое из тайнова знать.

Явилась Смерть к Ереме разом в горницу, поутру. Глянула на Ерему, и только тогда осенило ее. Нет для него ни смерти, ни бессмертия, и жизнь тоже по ту сторону его. Не из того он соткан, из чего мир небесный и мир земной созданы, ангелы да и мы, грешные люди. И есть ли он вообще? И видит Смерть, что Ангел, стоящий за ее спиной и мерящий жизнь человека, отступил. Словно в пустоте оказалась Смерть, одна-одинешенька. "Но вид-то его ложный, человеческий, должен пропасть, раз я пришла", - подумала Смерть. А самой страшно стало. Но видит: действительно, меняется Ерема. Сам внутри себя спокоен, на Смерть и внимания не обращает, а облик человеческий теряет.

Но что такому облик? Вдруг засветился он изнутри белым пламенем холодным и как бы несуществующим.