Йу с морских островов

Однако Йу не стал задумываться над лопарскими чудесами — другое было у него на уме.

Едва продрав глаза после сна, он сразу же отправился проведать свою лодку.

Она лежала на песке кверху днищем — будто и не лодка, а так себе посудина, вроде бабьего корыта, — и волны лизали её бока.

Йу вытянул лодку из прибоя на сушу, чтобы при отливе её не снесло в море.

Но он ещё долго не уходил, пока не рассмотрел её хорошенько со всех сторон, чтобы разобраться, как она сделана. Йу понял, что ничего хуже нельзя было смастерить даже нарочно. Можно было подумать, что её построили не затем, чтобы плавать, а только чтобы воду черпать. Нос был что у свиной лоханки, такой только и годится, чтобы колом ухнуть в воду, и днище было того не лучше — плоское, как гробовая доска.

Все тут никуда не годилось, все надо было делать иначе, чтобы лодка стала пригодной для мореходства.

Нос надо было поднять на одну или на две планки выше и сделать его острее, чтобы разрезал волны, а по бокам округлить, чтобы вода его легко обтекала, тогда лодка станет послушнее и не развернётся бортом к волне.

Вот о чем Йу думал непрестанно и днём, и ночью. И только вечером он ненадолго отвлекался от своих мыслей, беседуя с молодой лопаркой.

Скоро Йу заметил, что Саймка в него влюбилась. Она всюду ходила за ним по пятам и провожала печальным взглядом, когда он отправлялся на берег моря, — знать, поняла, что у него одна мысль на уме — как бы поскорее воротиться домой.

Старый лопарь все сидел в куче золы, и вокруг его шубы клубился пар и ходили тучи дыма.

А кареглазая Саймка исподтишка так и ела глазами гостя и заманивала его умильными взглядами и ласковыми словами, которые без умолку сыпались у неё с языка, стоило старику только отвернуться; наконец она увела парня в тёмный угол, чтобы старик не услышал, о чем они будут говорить.

Колдун хоть не оборачивался, но, когда хотел, он и затылком видел, что за спиной у него творится что-то неладное.

— Что-то я плохо стал видеть, глаза слезятся от дыма, — молвил дед. — Скажи-ка, Йу, что ты держишь в руках?

— Отвечай, что ты поймал в силки снежную куропатку! — подсказала шёпотом Саймка.

Девушка прильнула к его груди, и Йу почувствовал, что она вся дрожит.

И вот Саймка стала рассказывать так тихо, что Йу сам не знал, слышит ли он её голос или без слов читает потаённые мысли; а она говорила, что старик — злой колдун, его бормотание и пение — это злые заклинания против лодки, которую задумал построить Йу. Потому что, когда Йу сделает лодку, никто во всем Нурланне не захочет больше покупать у колдуна поветерь.

И ещё она сказала парню, чтобы он никогда не становился между колдуном и волшебными мухами.

Тут Йу понял, что за лодку ему сполна достанется лиха хлебнуть. Но чем круче ему приходилось, тем больше он напрягал голову, чтобы все сообразить как следует.

Наутро, чуть свет, он пустился к морю, не дожидаясь, пока старик проснётся.

Но едва он вышел из землянки, в лощине стало твориться что-то странное. Холмов по обе стороны сделалось словно бы больше, чем было прежде, и сколько он ни шёл, а все не мог выйти на открытое место; он шёл и шёл, проваливаясь в глубоком снегу, а берег все не показывался. Никогда ещё Йу не видал, чтобы среди бела дня играли такие сполохи. Треск стоял, хоть уши затыкай, все небо было точно в огне, и длинные пламенные языки тянулись сверху, словно хотели достать путника.

Берег и лодка будто канули куда-то, Йу не узнавал окрестностей и не понимал, где он находится.

Наконец он догадался, что сбился с дороги и, вместо того чтобы идти к морю, кружил, должно быть, все время на одном месте.

Он повернул назад, но тут попал в такой густой туман, что не видно было ни зги.

Проплутав до вечера, Йу совсем выбился из сил и упал духом.

А уже ночь наступала, кругом сугробы, и снег все валит и валит.

Присел Йу на камне, чтобы хорошенько подумать, как ему быть — не пропадать же понапрасну. Вдруг, глядь, из тумана сами собой выехали лыжи, подкатились к ногам и остановились.

— Ну, коли вы ко мне дорогу нашли, так авось и обратно выведете, — сказал Йу.

Он надел лыжи, и они понесли его по горам да по долам, а он знай себе катится, куда они хотят.

А кругом тьма-тьмущая, хоть глаз коли, ничего не видать, и чем скорее бежали лыжи, тем гуще валил снег и вьюга хлестала в лицо, а ветер так и толкал, норовя сбить с ног и вырвать из-под него лыжи.

Он мчался с горы на гору так быстро, что дух захватывало, обратно мимо тех мест, где проплутал целый день, и порой ему даже казалось, что он не едет, а летит по воздуху.

Неожиданно лыжи стали как вкопанные, и он увидал, что очутился перед входом в землянку.