Меч Виланда
На лужайке, которую Дан и Юна избрали для своего театра, они разыгрывали перед тремя коровами сценки из комедии Шекспира "Сон в летнюю ночь"[*1]. Из большой пьесы отец выбрал для них лишь несколько сценок, - и дети вместе с мамой разучивали их, пока не выучили наизусть. Начали с того, как ткач Ник Основа [*2], с ослиной головой на плечах, выходит из кустов и находит спящую Титанию, королеву фей. Затем они перескочили к моменту, когда Основа просит трех маленьких фей почесать ему голову и принести меду, а кончили, когда Ник заснул на руках Титании. Дан изображал и Пака, и Основу, и всех трех фей. Когда он был Паком, он надевал шапочку с торчащими ушами, а когда Основой -- бумажную ослиную голову, которые выскакивают из рождественских хлопушек, -- знайте, они легко рвутся, если с ними небрежно обращаться. Юна, в венке из полевых цветов и с волшебной палочкой, сделанной из стебля наперстянки, играла Титанию.
Лужайка, где находился театр, называлась Лонг Слип, или Длинная Коса, потому что с двух сторон ее огибал маленький ручеек. Пробегая дальше через два или три поля, ручеек вращал колесо мельницы. В самом центре этой излучины потемневшая трава образовывала большое, старое, волшебное Кольцо [*3], оно и служило сценой. В зарослях орешника, ивы и калины, росших вдоль ручья, было очень удобно ожидать своего выхода на "сцену". Взрослые, бывавшие тут, говорили, что сам Шекспир не мог бы найти более подходящей обстановки для своей пьесы. Детям, конечно же, не разрешили устраивать представление в саму ночь на Иванов день, и они, захватив с собой ужин -- сваренные вкрутую яйца, соль, сдобные булочки, -- отправились туда сразу после обеда, когда тени начали расти. Трех коров недавно подоили, и теперь они спокойно паслись, пощипывая траву, да так, что треск стоял на всю поляну, а работающая вдали мельница стучала, словно босые пятки по твердой земле. Сидевшая на воротах кукушка, по-июньски сбиваясь, пела свое "ку-ку, ку-кук-к", а пегий зимородок с деловым видом перебирался через лужайку к ручейку. Больше ничто не нарушало тягучий, сонный покой, пахнущий медуницей и высохшей травой.
Пьеса шла прекрасно. Дан помнил все свои роли -- Пака, Основы и трех фей, -- Юна не забыла ни единого словечка роли Титании; она ничего не перепутала даже в том трудном месте, где Титания поучает своих фей, как кормить Основу "инжиром, абрикосами и ежевикой", и дальше все запутанные строчки про мед и светильники [*4]. Артистам так понравилось играть, что они повторили свою пьеску три раза с начала до конца, и только тогда уселись на мягкую траву в центре Кольца, чтобы съесть яйца и булочки. Именно в этот момент из зарослей ольхи у берега послышался свист. Дети вскочили.
Кусты раздвинулись. На том самом месте, где Дан изображал Пака, дети увидели маленького, коричневого, широкоплечего человечка с торчащими ушами, курносым носом, косыми голубыми глазами и смеющимся лицом. Он заслонил лицо от солнца, как будто наблюдал за Основой и другими героями Шекспира, и низким голосом (именно таким голосом три коровы просят, чтобы их подоили), начал:
Что здесь за сброд мужланов расшумелся
Так близко от царицы? Ба, тут пьеса!
Он остановился, приложил руку к уху и, подмигнув, продолжал:
Ну что ж, я буду зрителем у них,
При случае, быть может, и актером [*5].
Дети смотрели, затаив дыхание. Маленькое существо -- оно было Дану по плечо -- спокойно шагнуло в Кольцо.
-- Я давно уже не практиковался, но мою роль надо играть именно так.
Дети никак не могли оторвать от него глаз, разглядывая с головы до ног -- от темно-синей шапочки, похожей на большой цветок, до голых, покрытых шерстью ног. Наконец он рассмеялся.
-- Пожалуйста, не смотрите на меня так. Вы же сами меня вызвали. Кого же еще вы ожидали?
-- Мы никого не ожидали. Эта земля наша.
-- Ваша? -- переспросил пришелец, опускаясь на траву. -- Тогда зачем же вы играли "Сон в летнюю ночь" три раза подряд, именно в Иванов день, именно в центре Кольца и рядом, совсем рядом с одним из принадлежащих мне холмов в Старой Англии? Вот холмы Пука -- они же и есть холмы Пака, мои холмы. Это же ясно как дважды два! Смотрите!
Он указал на голый, покрытый папоротником склон холма Пука, который начинался сразу за ручьем. Дальше склон терялся в лесу, а за лесом поднимался Маячный холм. Он достигал высоты пятисот футов [*6] и был увенчан голой вершиной, оттуда просматривались долина Певнсей [*7], Британский канал [*8] и почти вся южная часть голых холмов Даунс [*9].