Крылатые шлемы

Место это было печальнее и темнее той опушки, где дети впервые встретили центуриона. Особую мрачность месту придавала старая торфяная яма с черной водой и влажный, похожий на космы старухи мох, укутывающий гнилые пни ивы и ольхи. Птицы, однако, любили прилетать в этот полумертвый лес, и Хобден рассказывал, что эта набравшаяся горечи от корней ив вода служит своеобразным лекарством для больных животных. Дети сели на ствол поваленного дуба, в тени раскинувшегося над ними бука, и из проволоки, которую дал им Хобден, стали делать петли для силков. В этот момент они увидели Парнезия. -- Как тихо ты подошел, -- сказала Юна, подвигаясь, чтобы он мог сесть рядом. -- А где же Пак? -- Мы с этим Фавном спорили, стоит ли мне рассказывать мою историю до конца, или оставить так, -- ответил Парнезий. -- Я лишь заметил, что, если он расскажет все, как было, вы многое не поймете. -- С этими словами Пак ловко выпрыгнул из-за бревна. -- Я и так ничего не понимаю, -- сказала Юна, -- но мне нравится слушать про этих маленьких пиктов. -- А я не могу понять одного, -- сказал Дан. -- Как Максим мог знать про пиктов абсолютно все, если он был в Галлии? -- Тот, кто провозглашает себя императором, должен знать все про всех, -- ответил Парнезий. -- Именно эти слова услышали мы из уст самого императора сразу же после игр. -- Игр? Каких игр? -- спросил Дан. Парнезий решительно вытянул вперед сжатую в кулак руку так, что большой палец был направлен вниз [*43] -- Гладиаторских! Вот каких! -- ответил он. -- Когда император Максим совершенно неожиданно высадился на восточном конце Стены, в Сегедунуме, в его честь устроили двухдневные гладиаторские игры. Да, через день после нашей с ним тайной встречи уже проводились игры в его честь. Максим шел на отчаянный риск: ведь он подвергался большей опасности, чем те бедняги на песчаной арене. Это раньше легионеры и пикнуть не смели в присутствии императора. Иное дело мы! Когда носилки с императором медленно двигались сквозь толпу, дружные крики сливались в единый гул, и этот гул катился с востока на запад вместе с носилками. Солдаты вокруг шумели, дурачились, что-то просили и требовали -- больше платить, перевести их в другое место, -- словом, все, что могло прийти в их сумасбродные головы. Носилки качались над толпой, как лодка на волнах; иногда они как бы проваливались и ныряли, и всем уже начинало казаться, что они больше не появятся, но каждый раз они поднимались снова. -- У Парнезия по лицу пробежала дрожь. -- Так они были недовольны им? -- спросил Дан. -- Так же довольны, как волки в клетке, когда среди них появляется укротитель. Если бы он хоть на мгновение испугался, если бы он хоть на мгновение отвел глаза, в тот же час на Стене был бы провозглашен другой император. Разве это было не так, Фавн? -- Да, было именно так. И так будет всегда с теми, кто хочет власти, -- ответил Пак. -- Поздно вечером за нами пришел гонец Максима, и мы с Пертинаксом последовали в храм Победы, где император расположился рядом с Рутилианусом, Генералом Стены. Я едва был знаком с генералом, но он всегда давал мне разрешение, когда я хотел отправиться к пиктам на охоту. Он был страшный обжора, держал пять поваров из Азии и происходил из семьи, верившей в оракулы [*44]. Войдя, мы сразу почувствовали восхитительные запахи обеда, но столы были пусты. Рутилианус, похрапывая, лежал на своем ложе. Максим сидел в стороне среди вороха бумаг. Двери за нами бесшумно закрылись. "Вот эти люди", -- сказал Максим генералу, которому долго пришлось тереть больными подагрическими пальцами уголки глаз, прежде чем они открылись. Он, словно рыба, тупо уставился на нас. "Я их запомню, Цезарь [*45] ", -- сказал Рутилианус. "Прекрасно! А теперь слушай! Ты не будешь перемещать ни одного легионера, ни одного орудия на Стене по собственной воле. Без их разрешения ты можешь только есть, и ничего больше. Они будут твоей головой и руками. Ты сам -- только животом". "Как угодно моему Цезарю, -- проворчал старик. -- Если мое жалованье и доходы не будут урезаны, ты можешь делать моим начальником хоть кого угодно. О бедный Рим! Несчастный Рим!" Потом он повернулся на бок и заснул. "С ним все ясно, -- сказал Максим. -- Перейдем же теперь к нашим вопросам". Он развернул полные списки легионеров и припасов на Стене. Здесь значились абсолютно все, даже те, кто в этот день лежал в башне Гунно, в больнице. О, сердце мое даже застонало, когда перо Максима вычеркивало для отправки в Галлию один за другим наши лучшие, то есть наименее распущенные отряды. Он забрал обе скифские [*46] башни, две башни вспомогательных войск из Северной Британии, две нумидийские когорты, всех даков и половину белгов [*47].