Крылатые шлемы

И я не шутил! Затем тихо, словно облако, на дорогу выехал Максим и мой отец следом. На Максиме была пурпурная мантия, как будто он уже стал императором Британии, на ногах -- белые с золотом поножи из кож оленя. Некоторое время он стоял молча и только смотрел, прищурив глаза. "Станьте-ка на солнце, детки", -- сказал он наконец. И солдаты выстроились в шеренгу вдоль дороги. "Что бы ты сделал, -- обратился он ко мне, -- если бы меня тут не было?" "Убил бы того солдата", -- ответил я. "Убей же его. Он и пальцем не шевельнет". "Нет, -- сказал я. -- Теперь они подчиняются тебе, а не мне. Убей я его сейчас, я был бы просто палачом, исполняющим твои приказы". Максим нахмурился. "Тебе никогда не быть императором, -- сказал он. -- Даже генералом тебе не быть никогда". Я молчал, но было видно, что мой отец доволен. "Я пришел попрощаться с тобой", -- сказал он мне. "Вот и попрощался, -- сказал Максим. -- Твой сын мне больше не понадобится. До самой смерти он будет служить офицером легиона, а мог бы быть префектом[*37] одной из моих провинций. Пойдем пообедаем с нами, -- обратился он ко мне. -- Солдаты тебя подождут". Максим отвел нас с отцом к месту, где его слуги приготовили еду. Он сам смешивал вина. "Через год, -- говорил он мне, -- ты вспомнишь, как обедал с императором Британии и Галлии". "Да, -- подтвердил мой отец, -- на двух мулах -- Британии и Галлии ты сможешь ехать". "Через пять лет ты вспомнишь, как обедал, -- Максим передал мне чашу, -- с императором Рима!" "Нет, -- перебил отец, -- на трех мулах тебе не усидеть. Они разорвут тебя на части". "И там, на своей Стене, среди вересковых пустошей, ты будешь плакать, сожалея, что твое понятие о справедливости значило для тебя больше расположения к тебе императора Рима!" Я сидел молча. Императору, который носит пурпурную мантию, не отвечают. "Может быть, из тебя вышел бы неплохой трибун [*38], -- продолжал Максим, -- но, насколько это зависит от меня, ты будешь на Стене служить, на Стене и умрешь". "Очень может быть, -- согласился отец, -- но еще задолго до этого сюда прорвутся пикты и их друзья. Неужели ты надеешься, что Север будет пребывать в спокойствии, если ты заберешь из Британии все войска для борьбы с другими императорами?" "Я буду следовать своей судьбе", -- сказал Максим. Он улыбнулся. Это была такая ледяная, тонкая, скрытная улыбка, что кровь у меня застыла в жилах. "А я -- своей, -- ответил я, -- и поведу отряд на Стену". Максим бросил на меня долгий взгляд и наклонил голову. "Что ж, следуй, юноша", -- только и сказал он. Я был рад уйти, хотя собирался передать послания домой. Солдаты стояли так, как их поставили -- они даже не смели переступить с ноги на ногу, -- и мы отправились прочь, а я еще долго чувствовал спиной эту ужасную тонкую улыбку, как чувствуешь ветер, дующий в спину. Мы шли без остановки до самого заката, а потом, -- Парнезий оглянулся и посмотрел на холм Пука, -- я остановился вон там. -- Он указал на покрытый папоротником бугор около кузницы, где стоял дом Хобдена. -- Там? Так там же только старая кузня, где раньше ковали железо, -- удивился Дан. -- Совершенно верно, и очень неплохое. От алтаря богини Победы до первой кузницы в лесу двадцать миль семьсот шагов. Все расстояния занесены в Книгу дорог. -- Сейчас мало кто проходит страну из конца в конец пешком, -- сказал Пак. -- Тем хуже для них. Представь! Ты выступаешь утром, когда поднимается туман, а останавливаешься примерно через час после захода солнца. Скорость двадцать четыре мили за восемь часов, ни больше, ни меньше. Копье над головой, щит на спине, воротник кольчуги расстегнут на ширину ладони. Вот так мы несли Орлов -- наши штандарты -- по Британии. Чем дальше мы шли на Север, тем пустыннее становились дороги. Леса остались позади, начались голые холмы, где только волки рыскали среди руин бывших городов. И вот нет уже больше красивых девушек, нет жизнерадостных магистратов, которые знали твоего отца еще ребенком и которые приглашают тебя остановиться у них, на стоянках не говорят больше ни о чем, кроме страшных историй о диких зверях. Тут ты встречаешь только охотников и ловцов зверей для гладиаторских боев, погоняющих скованных цепью медведей и волков в намордниках. Перестают попадаться и виллы, окруженные садами. Вместо них стоят закрытые дома-крепости, со сторожевыми башнями из серого камня и загонами для овец -- загоны обнесены высокими каменными заборами, охраняются вооруженными бриттами. Дорога идет все вперед и вперед -- только ветер развевает перья на шлеме -- мимо памятников в честь забытых генералов и их легионов, мимо разрушенных статуй богов и героев, мимо тысяч могил, из-