Крылатые шлемы

Поэтому я, ваш Генерал и Император, посылаю вам почетную и добровольную отставку от службы мне, на которую вы вступили не ради денег и положения, а потому -- и эта мысль согревает мое сердце -- потому что вы любили меня!" "Клянусь светом солнца! -- перебил Амал. -- Вот это был человек! Мы, возможно, ошиблись в своих суждениях о его слугах!" Пертинакс продолжал: -- "Вы дали мне те три года, которые я у вас просил. И если мне не удалось их использовать, не сетуйте на меня. Мы сыграли с богами неплохую партию и не по маленькой, но они метали фальшивые кости [*54], и вот мне приходится расплачиваться. Помни, что меня не будет, но Рим остается и Рим будет вечно! Передай Пертинаксу, что его мать в безопасности в Никее, а за ее деньгами следит префект города Антиполиса. Передай привет своему отцу и матери, чья дружба была для меня ценным приобретением... Если бы все шло хорошо, то в этот же день я послал бы вам три легиона. Не забывайте меня. Мы боролись вместе. Прощайте! Прощайте! Прощайте!" Вот каким было последнее письмо моего императора. Дан и Юна слышали, как хрустел пергамент, когда Парнезий прятал его обратно за пазуху. "Я ошибался, -- сказал Амал. -- Воины такого человека без боя ничего не уступят. Я рад этому". И он протянул нам руку. "Но ведь Максим дал вам отставку, -- сказал один из старейшин. -- Вы вправе служить кому хотите и править чем пожелаете. Присоединяйтесь -- не надо даже вливаться в наше войско -- просто идем вместе!" "Благодарим вас, -- ответил Пертинакс, -- но Максим наказал нам, извините..." И сквозь раскрытую дверь он указал на заряженную и взведенную катапульту. "Мы поняли, -- сказал старейшина. -- Стена нам дорого станет, да?" "Мне очень жаль, -- сказал Пертинакс, -- но другой цены нет". И он поднес им нашего лучшего южного вина. Они молча выпили, вытерли рыжие бороды и встали, чтобы уйти. Амал сказал, потягиваясь, ведь они были варварами: "Приятная у нас компания. Интересно, кем из нас насытятся волки и акулы до того, как растает снег?" "Подумай лучше о том, что может прислать Феодосий", -- заявил я в ответ, и хотя они только рассмеялись, я заметил, что мои наугад брошенные слова обеспокоили их. Старый Алло немного отстал от Крылатых Шлемов. "Вы же видите, -- сказал он, беспокойно моргая глазами, -- для них я не больше, чем собака. Как только я покажу им наши тайные тропинки через болота, они и отшвырнут меня, как ненужного пса". "Тогда на твоем месте я не спешил бы показывать им эти тропинки, -- сказал Пертинакс, -- пока не убедился бы, что Рим не может спасти Стену". "Ты думаешь так? О горе мне! -- застонал старик. -- Я хотел лишь одного -- мира для своего народа". И он, спотыкаясь и проваливаясь в снегу, побрел за рослыми Крылатыми Шлемами. Так на Стену пришла война. Она надвигалась постепенно, день за днем, что очень плохо для нестойких войск. Сначала Крылатые Шлемы нападали только с моря, как делали это и раньше, а мы, как и раньше, встречали их с берега катапультами -- и им хватило по горло. Долгое время они не отваживались ступить на землю своими утиными ногами, и мне кажется, что когда дело дошло до показа троп через болота, пиктам было стыдно или страшно раскрыть все тайны своего народа. Мне это рассказал один пленный пикт. Они были нашими шпионами в такой же степени, как и врагами, потому что Крылатые Шлемы притесняли их и отнимали зимние припасы. О забитый народец! Потом Крылатые Шлемы напали на нас с двух концов Стены. Я послал пеших гонцов на юг узнать, нет ли каких новостей из Британии, но среди опустевших лагерей, где раньше стояли войска, этой зимой бегали лишь голодные волки, и ни один из гонцов не вернулся. Еще у нас не хватало корма для пони. Десятерых держал я, столько же Пертинакс. Мы ели и спали в седле, разъезжая на восток и на запад, а потом съедали своих изможденных животных. Беспокойство доставляли и наши горожане, пока я не собрал их всех в одном месте позади центральной башни Гунно. С обеих сторон от нее мы разрушили Стену, чтобы соорудить что-то вроде крепости. Мы, римляне, лучше сражаемся сомкнутым строем. К концу второго месяца война захватила нас целиком, как захватывает человека сон или снежная буря. Мне кажется, мы и во сне сражались. Я, по крайней мере, помню только два момента: как я поднимался, а потом спускался со Стены, как будто между этими моментами ничего не было, хотя мой голос охрип от криков, а меч был в крови. Крылатые Шлемы сражались по-волчьи -- сразу всей стаей. Где им приходилось наиболее туго, туда они и бросались с особым остервенением. Это было тяжело для нас, но зато удерживало их от броска в Британию.