Тирититуф
Так они и сделали.
К вечеру королева собралась вновь усесться на корзину, но, к великому своему огорчению, обнаружила, что яйцо уменьшилось до прежней величины.
— Какое несчастье! Может быть, начнем все сначала?
— Давайте попробуем, Ваше Величество.
— Ну что же, попробуем.
И королева опять уселась на прежнее место. Прошло еще восемь дней, и яйцо, как и в прошлый раз, увеличилось до размеров дыни. В народе между тем поползли слухи:
— Слыхали, королева снесла яйцо!
— Да что же она, курица или индюшка, гусыня или утка?
— Королевы вольны делать все, что им заблагорассудится.
— Неужели она будет его высиживать?
— Наверное... Тогда у нее появится сын или дочка.
— Поживем — увидим.
То и дело кто-нибудь спрашивал у придворных:
— Что поделывает королева?
— Все еще высиживает.
И только из уважения к коронованным особам люди сдерживали усмешку.
Тем временем яйцо становилось все больше и больше. На двадцатый день оно было уже таким огромным, что едва помещалось в корзине.
И в одно прекрасное утро внутри яйца послышался слабый стук. Король с королевой стояли рядом, с волнением прислушивались, но не решались прийти на помощь и разбить скорлупу.
А стук все усиливался, словно тот, кто находился внутри, рвался наружу.
— Так, значит, это правда, Ваше Величество?
— Глядите, глядите! Скорлупа треснула!
Из трещины высунулся маленький желтый клювик. И тогда королева протянула руку и стала осторожно помогать ему, понемногу увеличивая отверстие.
Наконец скорлупа раскололась, и из яйца выскочило странное существо: не то цыпленок, не то ребенок, размахивавший руками-крылышками. Тельце его было покрыто желтоватым пушком, белое личико с веселыми глазками казалось бы совсем человеческим, если бы его не портили губы, вытянутые, точно клюв. Малыш, с трудом державшийся на ножках, напоминал огромного, невиданного цыпленка.
Королева не знала, что и делать, но, к счастью, вспомнила, кого ей позвать на помощь:
— Приди, приди, Пляши-Кружись, притопни ножкой, покажись! Приди, приди, Кружись-Пляши, босые ножки хороши!
Крестьяночка явилась сразу же, пританцовы- вая и подпрыгивая.
— Чем могу служить, Ваше Величество?
— Как мне быть? Он наполовину ребенок, наполовину цыпленок.
— Искупайте его, вытрите хорошенько и уложите спать. Больше ничего не нужно, Ваше Величество.
-- А потом?
— А потом? А потом? А потом? Сын-то ваш, вот и думайте сами о том!
И, приплясывая и подпрыгивая, она исчезла.
Королева решила все сделать сама. Нагрела воды, вымыла уродца, вытерла насухо, потом надела на него красивую рубашечку, завернула в приготовленные давным-давно пеленки из дорогой ткани и уложила в колыбельку, украшенную золотом и серебром, которая вот уже семьдесят лет дожидалась принца или принцессу в углу королевской опочивальни.
Покачивая колыбельку, слабым старческим голосом, дрожащим от волнения, королева напевала старинную колыбельную. Так прошел час, другой...
Она отогнула полог — и не смогла сдержать крика радости: пушок исчез, не было и клюва. Прелестный малыш улыбался и тянул к ней ручонки, словно признавая своей настоящей матерью.
Король с королевой, казалось, даже помолодели от радости, что у них наконец есть наследник.
Глашатаи, трубя в морские раковины, объявили народу радостную весть:
— Тру-ту-ту! Тру-ту-ту! Родился принц! Тру-ту-ту!
Перед королевским дворцом собралась огромная толпа. Поначалу мало кто верил во всю эту историю с птичьим яйцом, но, когда король и королева вышли на балкон, чтобы показать своим подданным наследника и скорлупу огромного яйца, из которого он появился на свет, все собравшиеся принялись дружно хлопать в ладоши и радостно кричать:
— Да здравствует принц!
Конечно, нашлись и недоброжелатели, бурчавшие себе под нос:
— Принц-цыпленок! Только этого нам не хватало...
Принц рос не по дням, а по часам: за неделю вырастал, как за месяц, а за месяц — как за год. Был он ужасно упрямым и властным и вовсе не походил характером на цыпленка.
Королеве пришлось взять сразу трех кормилиц; они сменяли друг друга в течение дня, а вечером младенец не мог заснуть, пока его не покормят все трое.
В шесть месяцев принц был уже ростом с шестилетнего ребенка. Он умел говорить «да», «нет», «папа», «мама» и был ужасным непоседой, хотя еще и не научился толком ходить. Ему доставляло огромное удовольствие удирать и прятаться от кормилиц и доводить их до полного изнеможения.
А уж капризен был! Горе тому, кто не потакал всем его прихотям.
Он мог неожиданно налететь на короля, сов-сем уже тощего, сгорбленного и сморщенного, вцепиться в рукав и прояорно взобраться к нему на плечи.