Старушка

В одном нашел старую-престарую, потемневшую монетку. Несколько мгновений он колебался, стыдясь предложить ее, потом протянул красавице со словами:

— Солнышка ярче монетка удачи. Ясна месяца светлей дар, что всех наград милей.

— Спасибо, королевич! Теперь чары рассеялись.

И красавица прекраснее солнца и светлее месяца поцеловала старую монетку и спрятала ее на груди.

Явились три молодые женщины.

— Королевич, я убрала!

— Королевич, я приготовила!

— Королевич, я постирала!

Королевич был так потрясен всем происходящим, что не понимал, сон это или явь. Три женщины, не получив приказа, исчезли.

А он рассеянно слушал то, что долетало до его ушей. Это была история о фее, которая под видом бедной старушки попросила милостыню у королевны — еще маленькой девочки. Королевна в шутку подала ей старую-престарую, потемневшую монетку, а фея бросила ее девочке обратно и наложила на нее заклятие — жить побирушкой семьдесят лет, пока не явится королевич и не подарит ей такую же старую-престарую монетку. Но, побираясь, она не должна была принимать в подаяние ни единой монетки, не то — пусть не обольщается! — чары никогда не рассеются! Вот почему старушка неизменно отказывалась:

— Нет-нет, благодарствуйте. Этого я не могу принять.

— Почему? Монетка не фальшивая.

— Не могу, и все!

И спешила прочь, будто монетка ее пугала.

Теперь заклятие было снято, но, чтобы оно не вернулось, королевич вместе с королевной должны были пойти пешком к гроту злой феи, вырыть перед ним глубокую яму и зарыть старую-престарую монетку так, чтобы никто не видел — ни человек, ни зверь на земле, ни птица в небе. Так посоветовала добрая фея, крестная королевны, которая помогала ей.

— Пойдем же, нельзя терять ни минуты!

— Пойдем, — согласился королевич, все еще потрясенный.

И снова очутился в лачуге, одетый крестьянином, как и вошел, а перед ним, сгорбившись и опираясь на клюку, стояла старуха в лохмотьях.

Рано утром соседки увидели их на пороге.

— День добрый, кума! День добрый, куманек!

Соседки боялись их, потому и были учтивы.

Старуха и королевич направились в поле. Долго ли, коротко ли, пришли в лес, а в том лесу — ни тропиночки.

— Добрая фея, крестная моя, расчисти нам тропинку!

И ветви деревьев и кустарников раздвинулись, отступили перед старухой и королевичем.

Идут они, идут, вдруг на пути валуны — большие и маленькие, — сгрудились, пройти не дают.

— Добрая фея, крестная моя, расчисти нам дорогу!

И валуны, маленькие и большие, раздвинулись, откатились в стороны и пропустили старуху и королевича.

— Грот! Грот!

Они преклонили колена перед входом, наглухо заваленным глыбой, и начали копать. Подошел человек.

— Что вы тут делаете?

— Ничего, играем, землицу разгребаем.

— Хорошенькая игра! Ничего умнее не придумали?

Посмотрел-посмотрел и пошел прочь.

Потом появилась коза: она так блеяла, будто потеряла козленочка. Как ни гнал ее королевич, коза все возвращалась и блеяла, глядя на него.

В конце концов ушла. Но только королевич начал копать — летит орел, кружит над ними, грозно крича.

— Орел могучий, — позвала старуха, — там, дальше, ходит коза, не упусти добычу!

Орел, как будто понял, взмыл ввысь и улетел, а старуха и королевич начали поспешно копать. Вырыли яму, такую глубокую, что дна не достать.

Старуха вынула старую-престарую монетку и бросила на дно. Королевич засыпал яму землицей, а старуха разровняла землю руками и концом клюки. Королевич приладил сверху кусок дерна с сорняками. Теперь никто бы и не догадался, что здесь была яма.

И старуха с королевичем поспешили назад.

Соседки их ждали, стоя у окон и дверей домов лавочек и мастерских, и, едва их завидели, заулы бались:

— День добрый, кума! День добрый, куманек!

Соседки боялись их, потому и были учтивы.

Представьте же себе их изумление, когда следом за дворцовой охраной в сопровождении министров и придворных дам прибыли король и

королева в парадных каретах и остановились перед дверью старухиной лачуги!

Кто их предупредил? Неизвестно...

Известно только, что королевич и уже не старуха, а прелестная королевна стали мужем и женой и жили долго и счастливо.

И мы живем — хлеб жуем.