Черепашонок

Жил на свете один бедняк, и был он гонцом. Посылали его то туда, то сюда, и поскольку в путь он устремлялся, словно стрела, выпущенная из лука, его и прозвали Стрелой. Платили ему мало, а порой и вовсе не платили — дескать, ты опоздал с письмом, и сорвалось крайне важное дело. Он все кротко сносил и не отказывал никому, далее тем, кто уже раз с ним не расплатился. Не умирать же с голоду!

В его роду все были гонцами: предки — гонцы-молодцы, дед — гонец-молодец, отец — гонец. Стрела с огорчением думал, что вот уже пять лет, как он женат, а сына у него нет и некому передать ремесло.

Однажды явился к нему старый кособокий карлик с огромным, словно труба, носом, крохотные глазки искры мечут. Стрела даже испугался.

— Доставь шкатулку по адресу, указанному на крышке, и принеси расписку. Одну золотую монету получишь, когда отправишься в путь, вторую — по возвращении. Согласен?

Еще бы! Ему такое и не снилось! Он, как говорится, взял ноги в руки и полетел стрелой.

На полпути в шкатулке кто-то зашевелился, и тоненький, жалобный голосок стал умолять:

— Не относи меня туда! Не относи!

Стрела замедлил бег. В шкатулке кто-то шевелился и все просил тоненьким жалобным голоском:

— Не относи меня туда! Не относи!

Он продолжил путь. Заказчик заплатил, и он

обязан выполнить поручение. А между тем при звуках этого тонкого голоска, в котором слышались слезы, сердце у него обливалось кровью и ноги подкашивались. Он приложил к шкатулке ухо, чтобы лучше слышать.

— Не относи меня туда! Не относи!

— А что я скажу карлику со злыми глазами?

— Скажешь, что отнес.

— Он потребует расписку, а без нее не заплатит золотую монету. Для меня это целое состояние.

— Я напишу расписку.

— А кто ты такой?

— Я испанский принц. Карлик меня заколдовал, потому что я не хотел жениться на его горбатой глухонемой дочери. Если ты доставишь шкатулку Волшебнику, то я буду десять лет у не-

го в рабстве. Не относи меня! Не относи!

Стрела его пожалел и еще, бедняга, подумал, что испанский принц вознаградит его пощедрее,

чем карлик.

Значит, он и добро сделает, и заработает знатно.

— Как тебя освободить?

— Открой шкатулку!

— Она запечатана и заперта на замочек.

— А ты скажи:

Кто сюда его упрятал и печатью припечатал, пусть получит поделом, пусть за зло воздастся злом! Заклятие, снимись! Замочек, отопрись!

И сильно постучи по крышке камушком.

Стрела нашел остроконечный камушек, положил шкатулку на землю и тусклым от страха голосом произнес:

Кто сюда его упрятал

и печатью припечатал,

пусть получит поделом,

пусть за зло воздастся злом!

Заклятье, отопрись!

Замочек, снимись!

— Ты оговорился! А повторить нельзя! Значит, моя беда неотвратима! — И тоненький, жалобный голосок, в котором слышались слезы, умолк.

Стрела побежал во весь дух, чтобы наверстать упущенное время, и еще до заката солнца примчался по указанному адресу — ко входу в грот Волшебника.

— Твое счастье, что не поддался искушению! — загремел Волшебник глухим голосом.

— Напишите мне расписку.

— Поешь, попей, отдохни! Вот тебе расписка! И протянул ему яичко — маленькое, почти

как голубиное. Стрела положил его в карман и

отправился в обратный путь.

Карлик ждал его у дверей дома.

— Ах, Стрела, Стрела! За зло воздастся злом? А? Твое счастье, что оговорился.

Бедняга гонец бухнулся ему в ноги и попросил прощения.

— Держи яйцо, это твой заработок. Оно стоит куда больше, чем обещанная золотая монета. Пусть твоя жена положит его в гнездо голубей, которых выводит. Скажешь мне спасибо —

меньше чем через месяц у тебя появится сын.

— Сын?

— Да, сын, да быстрый — пуще тебя! И разразился таким странным смехом, что

Стрела испугался. И все-таки, надеясь, что, может, и у него будет сын, послушался карликова совета.

— Вот тебе яйцо, — сказал он жене, — замени

им одно из голубиных, да так, чтобы голубка не заметила.

Жена недоверчиво пожала плечами, но все же

решила попробовать.

Муж с женой принялись ждать, опасаясь, что карлик над ними посмеялся.

И когда из яйца вылупился маленький черепа-шонок с детской головкой, которую он вытянул из панциря, открывая голодный ротишко, они посмотрели друг на друга, словно оплеванные.

— Ах, подлый карлик! Пойду и швырну ему этого уродца!

Жена удержала его:

— Лучше уж такой сынок, чем никакого! Как знать... Может, когда он подрастет...

Черепашонок медленно двигался на своих четырех лапках, а тяжелый панцирь становился с каждым днем все тверже и тверже. Мать кормила его хлебным мякишем, размоченным в молоке, и вареной протертой травкой. Это личико величиной с орех так мило улыбалось, когда после еды мама гладила его пальцем, что родители привязались к нему, как к настоящему сыну.