Джельсомино в Стране Лгунов

заметил Джельсомино. - В жизни нет ничего, что было бы только черного цвета.

- А уголь? - вставил Цоппино.

- Да, но когда он горит, то становится красным, голубым, белым...

- А чернила? Они черные - и все тут! - настаивал котенок.

- Но ими можно написать веселый и красочный рассказ!

- Тогда сдаюсь, - сказал Цоппино, - хорошо, что я не предложил тебе поспорить на одну из моих лапок, а то у меня осталось бы всего две.

- Все-таки я поищу себе какое-нибудь другое занятие, - вздохнул Бананито.

Пройдясь по комнате, Джельсомино остановился перед трехносым портретом, который некоторое время назад так озадачил Цоппино.

- Кто это? - удивился Джельсомино.

- Один очень важный придворный.

- Счастливчик! У него три носа! Наверное, он в три раза сильнее чувствует все вкусные запахи! Но почему все-таки у него три носа?

- О, это целая история... Когда он заказал мне свой портрет, то поставил непременное условие, чтобы я изобразил его с тремя носами! Мы долго спорили. Я хотел нарисовать только один нос, потом посоветовал удовольствоваться хотя бы двумя. Но он заупрямился - или рисуй три носа, или сам останешься с носом! И вот что получилось; настоящее пугало, которое годится лишь на то, чтобы пугать капризных детей.

- Скажите, а вот эта лошадь, - спросил Джельсомино, - она тоже придворная?

- Лошадь? Разве вы не видите, что это самая настоящая корова?!

Джельсомино почесал в затылке.

- Может быть, это и корова, но для меня она остается самой настоящей лошадью. Точнее говоря, это была бы лошадь, будь у нее четыре ноги, а не тринадцать. Этих тринадцати ног хватило бы для трех лошадей и еще осталось бы для четвертой.

- Но у любой коровы как раз тринадцать ног! - возразил Бананито. - Это знает каждый мальчишка!

Джельсомино и Цоппино переглянулись, вздохнули и прочли в глазах друг у друга одну и ту же мысль: "Будь перед нами лживый кот, мы быстро научили бы его мяукать. Но чему мы можем научить этого беднягу?"

- По-моему, - сказал Джельсомино, - картина станет гораздо лучше, если убрать с нее лишние ноги.

- Вот еще! И все поднимут меня на смех! А критики посоветуют упрятать в сумасшедший дом... Теперь я вспомнил, зачем взял нож! Я хотел изрезать на куски все мои картины. Этим я сейчас и займусь!

Бананито снова схватил нож и с грозным видом подскочил к тому холсту, где в неописуемом беспорядке были нагромождены лошадиные ноги, которые он называл коровьими. Художник уже занес было руку, чтобы нанести первый удар, но вдруг передумал.

- Ведь это труд многих месяцев! - вздохнул он. - Жаль уничтожать его собственными руками.

- Золотые слова! - подхватил Цоппино. - Когда у меня появится записная книжка, я непременно запишу их, чтобы не забыть. Но почему бы вам, прежде чем кромсать картины, не испробовать совет Джельсомино?

- Это верно! - воскликнул Бананито. - Ведь я ничего не теряю. Уничтожить картины я всегда успею.

И он ловко соскоблил с полотна пять ног из тринадцати.

- По-моему, уже гораздо лучше! - подбодрил его Джельсомино.

- Тринадцать минус пять - восемь, - сказал Цоппино. - Если бы лошадей было две, все обстояло бы как нельзя лучше. Простите, я хотел сказать - коров.

- Ну что ж, стереть еще несколько ног? - спросил Бананито.

И, не ожидая ответа, он соскоблил с картины еще две ноги.

- Прекрасно! - воскликнул Цоппино. - Лошадь уже почти как живая!

- Значит, помогает?

- Оставьте только четыре, и посмотрим, что будет.

Когда ног осталось четыре, с холста вдруг раздалось радостное ржание, и в тот же миг лошадь спрыгнула с картины на пол и легкой рысцой прошлась по комнате.

- И-и-го-го! Наконец-то я на свободе! До чего же тесно было в этой раме!

Пробегая мимо зеркала, висевшего на стене, лошадь придирчиво оглядела себя с ног до головы, потом в восторге заржала:

- Какая красивая лошадь! Я действительно красива! Синьоры, я бесконечно благодарна всем вам! Окажетесь в моих краях - заходите в гости. Я с удовольствием вас покатаю!

- В каких краях? Эй, подожди! - закричал ей вдогонку Бананито.

Но лошадь уже была за дверью, на лестнице. Послышался цокот ее копыт по ступенькам, и минуту спустя наши друзья увидели из окна, как гордое животное пересекло переулок и направилось в открытое поле.

От волнения Бананито даже вспотел.

- Честное слово! - воскликнул он. - Это и в самом деле была лошадь! Уж если она сама об этом заявила, волей-