Сердце Лады

Там, где сходится с землёю

свод лазоревых небес,

говорят, есть золотое

царство сказок и чудес.

В этом царстве отдыхает

наше солнышко, когда

над землёю проплывает

в звёздной мантии луна.

А когда от лика солнца

меркнут звёзды — лик луны

у косящего оконца

в теремке своём зари

ждёт вечерней, чтобы снова

плыть серебряной ладьёй

под алмазным звёздным кровом,

над затихшею землёй.

В этом царстве пряжа ткётся

белых кружев-облаков

и, волшебная, плетётся

паутинка пёстрых снов

для людей, живущих с нами...

Этим царством чародей

управлял. Под куполами

дивных видом орхидей,

в колбах он мешал растворы,

заклинания творил

и одним всесильным взором

те растворы кипятил.

От растворов поднимался

к орхидеям белый пар,

в клубы странные свивался

и» послушный воле чар,

человеческие формы

постепенно принимал:

то священник в рясе чёрной

пред кудесником вставал,

то прекрасный паж, то нежный

и задумчивый поэт,

то весёлый шут — в одеждах,

точно солнца спектр — на свет

появлялся с прибауткой,

то красавиц дев чреда,

отвечавшая на шутки

остроумного шута

звонким смехом. Самоцветы,

вместо сердца, чародей

им дарил. Зато на свете

лучших не было людей:

были чувства и желанья —

отблеск дивных их сердец...

Красотой своих созданий

небывалой горд мудрец!

Но прекрасней всех царевну

сотворил он. Взял блеск дня,-

тишину зари вечерней,.

звёзды вставил ей в глаза;

лик, нежнее перламутра,

соткан был из лучших грёз:

прелесть лилий, свежесть утра

в нём была. Тяжёлых кос

шёлк он долго прял из злата,

жемчугами перевил,

и назвал царевну: Лада.

В грудь он ей рубин вложил

самый крупный, самый яркий,

самый лучший. И сказал:

— «Чтоб любить умела жарко...

Чтоб избранник твой узнал,

что любовь есть счастье...» Вскоре

для любимицы своей —

для царевны, из-за моря

вывез принца чародей.j

Славен был красой прелестный

юга сын — хрустальный принц:

очи — пламенные бездны

с тенью чёрною ресниц,

губы — тёмные гранаты,

голос — лучший на земле...

Полюбила принца Лада:

— «Не отыщется нигде

красоты ему подобной!

Словно ландыш, чист душой

черноглазый, чернобровый,

голубь мой, красавец мой,

мой хрустальный принц!» — И жарко

целовалась Лада с ним

над водою, в старом парке...

Был обоими любим

уголок у ив плакучих:

сквозь ветвей густой наряд

не подсмотрит тайны жгучей

чей-нибудь нескромный взгляд;

только синь небес бездонных

или гладь лазурных вод

видят ласки двух влюблённых...

Промелькнул минутой год

и для принца, и для Лады;

мнилось, счастью нет конца

и границы нет усладам!

Но коварная беда,

словно тать, подкралась к Ладе,

бурей грянула и всех,

кто, готовясь к пышной свадьбе,

знал потехи лишь да смех —

поразила неисходной,

неизбывною тоской,

и заветный сад холодной

скрыла снежной пеленой,

и златые паутинки

грёз, и чаши орхидей

обратила, злая, в льдинки...

Гневен старый чародей,

люди замка — точно тени

притаились по углам:

день придёт, пройдёт — в волненьи

внемлют, чуткие, шагам

чародея неустанным.

Видно, думушка крепка!

Ходит грозный и печальный,

что-то шепчет про себя,

подойдёт порой к царевне,

покачает головой

и опять шагает, гневный,

тёмну ночь и день деньской.

Под серебряной парчою

ложа царского — бледна,

неподвижна, неживою

Лада кажется. Жила

бесконечною любовью.

А теперь зачем живёт?

И сочится сердце кровью:

змейка алая ползёт

по груди лилейной Лады...

Что ж случилось в царстве снов?

Где хрустальный принц? Не надо

покидать бы юга кров

да царевне синеокой

отдавать хрусталь души!

Там, на родине далёкой

не случилось бы беды!

В ожиданьи свадьбы, часто

в замке тешились: иль бал,

иль турнир для дам прекрасных,

иль охота... Потешал

как-то раз собранье сказкой

шут весёлый. Говорил —

рыцарь был: любовью сладкой,

тайной, он снедаем был

к королевне гордой. Было

представленье в цирке. Львы

ждали жертв нетерпеливо

на арене. Средь толпы,

на порфирном возвышеньи,

точно сказка, хороша,

красовалась королевна.

Скучно ей. Её душа

холодна, как лёд. Не знает

ни забав, ни чувств. Порой

сердце гордое смущает

рыцарь юный. — «Эй, герой», —

говорит она с насмешкой,

чтобы сердца дрожь сокрыть:

— «Коли любишь, не помешкай,

постарайся мне добыть...» —

И перчатку львам бросает.

Смелый рыцарь в тот же миг

был средь львов. Уж поднимает

ту перчатку он. Затих

поражённый цирк, и звери

изваяньями стоят —

поражённые. Вот двери

отворились в ложу. Взгляд,

полный страха, поднимает

королевна: жив герой,

и перчатка — с ним. Желает

заплатить она душой

за поступок, но гордыня

вновь проснулась: — «Невелик

подвиг твой! Награды ныне

ты пришёл просить? Старик

иль дитя ты, чтоб пугаться

ставших кроткими зверей?

Завтра будут все смеяться

бедной храбрости твоей!