Любава

В краю, где солнце опаляет простор синеющих степей,

Где сказку с былью жизнь сплетает – я слышал шепот тополей,

И звуки песни соловьиной, и плеск задумавшихся вод,

И слышал я, как ночью длинной русалка молодца зовет.

В полдень безветренный и знойный в бору все сонно, все молчит…

Свидетель тайн его невольный – я слышал, как сосна звенит.

И, охватив зеленой лапой смолистый ствол, к ветвям приник

Угрюмый, сонный и косматый, как вечность старый Лесовик.

В степях пел песни удалые мне звонкий ветер суховей,

Шептал мне тайны вековые седой ковыль родных степей.

В лесу, где нет пути-дорожки, и пахнет медом и смолой –

Стоит избушка курьи-ножки: там я бывал. И в час ночной,

Когда – нескромные – стихали дневные звуки, у огня

Меня сказаньем потешала старуха мудрая – Яга.

Теперь, когда я на чужбине, мне кажется, что то был сон.

Но часто мнится вечер синий, ночной какой-то птицы стон,

Избушка ветхая на лапах, за печкой дерзкие сверчки,

Сушеных трав пьянящий запах и сказки странные Яги.

Из сказок тех, я о Любаве хочу сегодня рассказать.

О том, как бедную в дубраве покинула сироткой мать.

За что оставила ребенка – теперь уже не помню я;

Но помню, что на плач девчонки немного времени спустя

Купцов проезжих караваны наехали. Один купец

Повез ее в чужие страны, в свой белокаменный дворец.

Любимой дочерью Любава росла у старого купца:

Не ведал свет добрее нрава, прекраснее ее лица.

И точно волны синя моря, людская быстрая молва

Через леса, долины, горы о деве славу разнесла.

Из дальних стран уж приезжали Любаву сватать женихи,

Цари ей царства предлагали, поэты – сердце и стихи,

Слагали рыцари трофеи к ее малюсеньким ногам,

И старики-прелюбодеи о ней мечтали по ночам.

Однажды летом, ночью темной Любава вышла в сонный сад:

Пел соловей, и в неге томной застыл дерев живой наряд.

Ночной фиалки запах нежный Любаву сладостно томил,

Зефир ласкал рукой небрежной и что-то тихо говорил.

Но вдруг из-за кустов сирени, раздвинув пышные цветы,

Быстрее легкого оленя, молниеноснее мечты,

Какой-то дерзкий показался, рукою сильной деву сжал,

Лицом к ее лицу прижался и в алый рот поцеловал.

Как птица, дева трепетала в его безжалостных руках,

Рвалась, стонала, замирала, давил клещами сердце страх,

А дерзкий так же вдруг, в сирени исчез как не было. И вновь

Лежат бестрепетные тени, поет соловко про любовь.

Не замечая прелесть ночи, Любава в терем свой бежит,

Пугливые потупя очи. Ей кажется, за ней летит

За сонмом сонм каких-то духов. Любава уж не слышит ног,

Во тьме мелькнувшей светлой мухой перелетела за порог

И только чуточку вздохнула, зарывшись в мягкую постель.

В ту ночь Любава не уснула: - «Что ты со мною сделал, Лель?» -

В тоске красавица шептала. Вот солнце золото кудрей

По небу щедро разбросало, и яркий сноп его лучей

Лег на растрепанные косы Любавы. Подавляя стон

Любава вытирает слезы с очей своих и на балкон

Бежит из пышного чертога: ей душно в тереме. Полна

Тоски неведомой, тревоги ее больная голова.

Любаве кажется, что кто-то ее по имени зовет,

Отец узнает и отчета потребует… Она умрет,

Она не выдержит позора… Кто он? ей хочется узнать

Немедленно ночного вора, что смел ее поцеловать!

О, лиходей! Бежать позорно от слабой девы! Как он мог?!

- «Явись, неведомый!» - Упорно она зовет. И скоморох,

Что некогда из стран далеких купец дитятею привез,

К ногам Любавы синеокой склонился ныне. Тайных слез

На черном лике эфиопа следы, и нежность, и мечты,

Ии на свое уродство злоба, и боль любви отражены.

Томимый жгучей страстью деве так молвил он: - «Прости меня,

Моя богиня… Королева… Люблю тебя… Люблю тебя…

Я как безумный этой ночью дерзнул с тобою поступить…

Ах, погляди, Любава, в очи! Скажи, что ты могла б простить!

Любовью насмерть отравленный на миг уродство я забыл…»

И много, долго шут влюбленный у ног Любавы говорил

О дикой муке сердца: ныне за дерзость жизнь отдаст он ей,

Забудет пальмы и пустыни далекой родины своей,

Он не вернется даже силой туда, где мило все ему,

Он будет с нею до могилы… Пускай простит она рабу!

Пускай промолвит только слово, и счастлив вечно будет он,

И будет потешать всех снова… Но в это время на балкон

Вступил купец. Пылало гневом его почтенное лицо,

И, встав между шутом и девой, воскликнул он: - «Нет! Моего

Ты, шут, прощенья не дождешься: я слышал все! Довольно мне!

Ты завтра утром не проснешься, тебя повесят на заре!»

« Ну, что ж!» - Промолвил шут спокойно,- «За счастье ночи я готов

Погибнуть гордо и достойно!» - «Довольно, шут! Довольно слов!

Эй, люди! Взять его! Повесить! Ишь, эфиоп, какой злодей?!

Хотел такой мне нос отвесить: сравняться с дочерью моей!