Сказка о ниджаранском базаре

Самые богатые купцы в округе торговали в Ниджаране, здесь было всё самое дешёвое и всё самое дорогое, и, конечно, всё самое лучшее. Запах гнили и крови растекался от этого базара как от огромной помойки на много парасангов4 по удивительно мирной и спокойной местности вокруг. Город и его власти давно уже стали просто придатками разросшегося базарного лабиринта, пожравшего город Ниджаран словно опухоль. Заниматься делами на этом базаре было очень прибыльно, но зато и очень опасно, поскольку ни внешний закон там не действовал, ни внутренний особо не соблюдался. Всё вроде бы стало на свои места и можно было спать дальше, но червячок сомнения всё грыз и грыз мозг.

Через пять дней пути на них стали градом сыпаться беды.

Для начала все оказались в той или иной мере больны: видимо горячий ветер принёс какую-то заразу. Моше чувствовал жуткую головную боль и ломоту во всём теле, судя по поведению и гримасам окружающих большинство ощущали нечто подобное. На Узиэля вообще было страшно смотреть: он надрывно кашлял, его глаза покраснели и слезились, побуревший нос хлюпал, он почти не мог говорить и ужасно хрипел. Добродушия болезнь людям отнюдь не прибавила.

К тому же какую-то гадость подхватили и почти все животные, тут же ставшие едва перебирать ноги, а то и падать.

После чего неожиданно стала протухать вода, а в тщательно упакованную пищу проникли очень странные жуки. Короче, если бы до Ниджарана не оставалось всего пары дней пути, Моше поручился бы, что в живых из них никого не останется.

Утром, через неделю после присоединения Моше, караван вошёл в Ниджаран. Это был город как город: вмеру шумный, вмеру грязный: узкие улочки, канавы с помоями. Но что-то висело в его воздухе словно запах, что-то, что говорило—это по-настоящему отвратительное место.

Почти сразу за воротами с громким хрустом сломались аж два колеса.

-Шайтан!-плюнул на сломанное колесо совершенно больной Узиэль, но как-то без особого раздражения. И велел разбирать товары и развозить их по местам. Началась мрачная, раздражённо-вялая суета. Узиэль подозвал одного из «шакалов», наиболее кривоносого, по имени Якуб, и Моше.

-Отнесёте рыбку вакилю5. Ты,-прохрипел он еле слышно, ткнув пальцем в Моше,-будешь «мулом», а ты,-он ткнул в Якуба,-проследишь, чтобы с рыбкой ничего не случилось по дороге. На этого,-он показал носом на Моше,-никакой надежды. И передашь от меня вакилю пару слов.

Сейчас было самое время возмутиться, но Моше было плохо, его колотил озноб, в голове плескался жар, его охватило полное равнодушие, ему вообще стало казаться, что он спит. Поэтому он только вяло спросил:

-Что значит «быть мулом»?

-Рыбку понесёшь, тупица!-Зарычал Узиэль, захлёбываясь жутким хлюпающим кашлем.-На большее ты всё равно не способен! Будешь отрабатывать кормёжку!

Взвалив на спину тяжёлый свёрток с вонявшей на всю улицу копчёной рыбой Моше спотыкаясь побрёл по узким улицам, Якуб шёл сзади и гнусаво напевал, время от времени подсказывая направление.

Людей становилось всё больше, было трудно их обходить, Моше стали толкать со всех сторон, всё больше встречалось лавок, и наконец они вышли к базару.

Стальное небо косо вошло в землю где-то далеко на горизонте, жёлтым, мутноватым бликом светило на нём солнце. Поблекшие, грязноватые, пёстрые навесы колыхались на резком и сухом ветерке, лавки налезали друг на друга, иногда громоздились в два-три яруса, будто высыпанные кучей из мешка, монотонный шум и неторопливая толкотня были такие, словно базар стоял на огромном лотке и великан-разносчик размеренно тряс его из стороны в сторону.

Что-то вдруг уцепило Моше за ногу и молниеносно дёрнуло назад, так что он рухнул как подкошенный на твёрдую как камень землю лицом вниз с таким грохотом, какого никак не мог ожидать от своего довольно небольшого тела, даже со свёртком впридачу. Хотя, возможно, это просто загрохотало в его голове от удара. Моше разбил лоб вкровь, ему даже показалось-влепёшку. Свёрток, кстати, отлетел далеко в сторону. В ушах звенело и к звону примешивался ещё какой-то вой со всхлипами.

Это хохотали люди вокруг. Они просто захлёбывались издевательским смехом. Моше вскочил, мутно оглядываясь, пока его взгляд не наткнулся на долговязого, тощего, довольно темнокожего и очень грязного старика в рубище, сидящего с поджатыми ногами прямо на земле. Старец с огромным крючковатым носом и щербатым ртом, явный иудей, просто умирал от смеха. В правой руке он держал длинный посох с загнутым как кривой клюв навершием.