Питер Пэн и Венди

Бедный Малыш! В этот миг он был несчастнейшим из смертных, он боялся за Питера и горько раскаивался в своём поступке. Когда ему бывало жарко, он совершенно не владел собой и без конца пил воду, в результате чего он страшно растолстел, и вместо того, чтобы похудеть под своё дерево, он взял и расширил дерево по себе.

Разгадав тайну злосчастного Малыша, Крюк возликовал: теперь наконец-то Питер у него в руках, но он ни словом не выдал коварный план, который родился в глубине его чёрного сердца, он только знаком велел переправить пленных на бриг и оставить его одного.

Да, но как же доставить пленных на корабль? Конечно, теперь, когда они так связаны, их можно было бы просто катить под гору, как бочки, но путь лежит через болото. И снова гениальный Крюк нашёл выход из положения. Он указал на домик Венди: его можно использовать вместо носилок. Мальчиков побросали в дом, четверо дюжих пиратов подняли его на плечи и понесли, а остальные шли следом и горланили свою любимую песню. Так эта необычайная процессия прошла через весь лес. Не знаю, плакал ли кто-нибудь из детей, — если и плакал, то пиратская песня заглушала плач; но перед тем, как домик исчез в лесу, из трубы его появилось крошечное облачко дыма, — казалось, оно посылало вызов бесчестному Крюку.

Крюк его увидел, и Питеру это только повредило. Если в груди разъярённого пирата и оставалась капля жалости, при виде храброго облачка дыма она бесследно испарилась.

Один в наступающих сумерках, Крюк первым делом прокрался к дереву Малыша. Убедившись, что пролезть в него нетрудно, он погрузился в глубокое раздумье. Шляпу свою он швырнул на траву, чтобы ветерок освежил ему голову. Как ни черны были его замыслы, глаза его синели нежно, словно барвинки. Он напряжённо вслушивался, стараясь уловить, что происходит внизу, но там было так же тихо, как и наверху, — дом под землёй, казалось, был ещё одним пустым жилищем в безлюдном мире.

Неужели этот мальчишка спал? А может, притаился у входа с кинжалом в руке?

Оставалось одно — спуститься вниз. Крюк сбросил свой плащ на землю и, закусив губу, пока на ней не выступила кровь непристойного цвета, влез на дерево. Он был человек храбрый, и всё же ему пришлось задержаться на миг, чтобы отереть со лба пот, который капал, словно воск с горящей свечи. А потом он нырнул в неизвестность.

Он благополучно спустился вниз и на мгновение застыл на месте, стараясь отдышаться. Когда глаза его привыкли к полумраку, он стал различать отдельные предметы, взор его с жадностью остановился на огромной кровати. Настал долгожданный час! На кровати лежал Питер и крепко спал.

Надо тебе сказать, что Питер и не подозревал, какая трагедия разыгралась наверху. Оставшись в одиночестве, он поиграл немного на свирели, тщетно пытаясь уверить себя, что ему всё равно. Потом решил, что не будет пить лекарство — назло Венди. Потом улёгся на кровати, прямо на покрывало, чтобы ещё больше ей досадить, потому что она всегда следила, чтобы мальчики хорошенько укрывались, — кто знает, а вдруг к утру похолодает? Тут он чуть не расплакался, но, подумав о том, как рассердилась бы Венди, если бы узнала, что он смеётся, — нарочно рассмеялся, да так смеясь и заснул.

Иногда, правда не часто, Питер видел сны, и сны эти бывали намного грустнее, чем у других мальчиков. Они продолжались часами, он горько плакал во сне, но не просыпался. Должно быть, сны эти были как-то связаны с загадкой его существования. Венди, бывало, заметит, что он плачет во сне, вынет его из кровати, посадит на колени и начнёт нашёптывать ласковые слова, а когда он затихал, она клала его обратно в кровать, осторожно, стараясь не разбудить, чтобы он не узнал об унижении, которому она его подвергла.

Но в этот день Питер заснул сразу, и во сне ему ничего не снилось. Он спал спокойно и безмятежно, одна рука свесилась с кровати, ногу он подогнул под себя, а смеющийся рот его был приоткрыт, так что видны были его молочные зубы. Таким беззащитным и нашёл его Крюк. Он молча стоял у входа, глядя на своего врага. Неужто сердце его не дрогнуло от жалости? Мы знаем, что этот человек был не вовсе лишён добрых чувств: он любил цветы (так мне говорили) и нежную музыку (даже сам неплохо играл на клавесине); признаемся честно, что идиллическая картина, открывшаяся ему внизу, глубоко взволновала его. Возможно, лучшие чувства взяли бы верх и он покинул бы — не без борьбы — подземный дом, если бы не одно обстоятельство.

Видишь ли, даже во сне Питер выглядел страшно самонадеянным. Приоткрытый в улыбке рот, повисшая вниз рука, нога, согнутая в колене, — во всей его позе было такое самодовольство, какого ещё не видывал свет.