Рони, дочь разбойника

Было уже утро, и Бирк хлопотал у огня. Она выбежала из пещеры и ужасно обрадовалась, что волосы у нею, как всегда, рыжие и никакого инея на них нет.

Но лес на другом берегу реки в первый раз опушил иней.

- Морозное нынче лето, - сказал, усмехнувшись, Бирк. Ронья поглядела на него с досадой. И как только он может быть таким спокойным? Как легко он говорит об этом! Неужто он вовсе не боится за свою несчастную жизнь? Она знала, что в лесу Маттиса бояться нельзя, но теперь она начала бояться. Стоило ей подумать о том, что с ними станется зимой, как в сердце к ней заползал отвратительный страх.

- Сестренке моей невесело, - сказал однажды Бирк. - Пора ей уходить отсюда и греться у другого очага.

А она ушла в пещеру и улеглась на постель. "У другого очага!" Другого у нее не было! Он подразумевал очаг у нее дома, в каменном зале, думая, что она тоскует по нему в этой проклятой ледяной стуже. Ах, как она мечтала еще хоть разок в жизни согреться! Но в Маттисборген она не могла вернуться, раз она теперь не дочь ему. Очаг родного дома никогда ее больше не согреет, она это знала. Ничего не поделаешь. И поэтому будь что будет. Что толку думать об этом, все равно ничего не придумаешь!

Она увидела, что ведро пусто. Нужно сходить к источнику за водой.

- Я прибегу, как только разведу огонь! - крикнул Бирк ей вслед. Носить воду в пещеру было тяжело, они делали это вдвоем. Ронья стала спускаться по узенькой тропинке вдоль скалы. По ней нужно было идти осторожно, чтобы не полететь под гору вниз головой. Потом она пробежала по лесу меж сосен и елей к прогалине, где бил родник. Но, не успев добежать, она остановилась как вкопанная. Кто-то сидел на камне у ручья. И это был не кто иной, как Маттис! Она узнала темную кудрявую голову, и сердце ее дрогнуло. Стоя у березы, она начала тихо плакать. И туг она увидела, что Маттис тоже плачет, да, плачет, точно так же, как тогда, в ее сне. Сидит один в лесу и плачет. Он еще не заметил ее. Но вот он поднял голову и увидел Ронью. Тогда он закрыл глаза рукой, чтобы скрыть слезы. Этот жест был такой беспомощный и отчаянный, что она не выдержала. С криком она бросилась ему на шею.

- Дитя мое, - шептал Маттис, - дитя мое... Потом он громко крикнул:

- Дитя мое снова со мной!

Ронья роняла слезы ему на бороду и повторяла:

- Теперь я твое дитя, Мапис? Я в самом деле опять твоя дочка? А Маттис отвечал, плача:

- Да, ты всегда была моей дочерью, Ронья, дитя мое. Я плакал по тебе день и ночь. Боже мой, как я страдал!

Он отодвинул ее слегка от себя, чтобы видеть ее лицо, и покорно спросил;

- Правду говорит Лувис, будто ты вернешься домой, если я попрошу тебя об этом?

Ронья промолчала. И в эту минуту она увидела Бирка. Он стоял в березняке, бледный и печальный. Нет, я не хочу, чтобы он страдал. Бирк, брат мой, о чем ты сейчас думаешь, о чем печалишься?

- Это правда, Ронья, что ты пойдешь теперь со мной домой? - снова спросил Маттис.

Ронья не отвечала и смотрела на Бирка. "Бирк, брат мой, ты помнишь водопад Ревущий?"

- Идем, Ронья, домой! - сказал Маттис.

Бирк знал, что пришло время. Время сказать Ронье "прощай" и с благодарностью вернуть ее Маттису. Другого выхода нет, ведь он сам этого желал. И он давно знал, что так будет. Отчего же все-таки ему так больно? "Ронья, ты не можешь понять, что я сейчас чувствую! Уходи скорее!"

- Правда, я тебя не просил еще об этом, - продолжал Маттис. - Но я прошу тебя сейчас. Очень прошу, пойдем домой!

"Так трудно мне еще никогда не было", - думала Ронья. Она должна ответить Маттису сейчас. Это убьет его, но она должна ответить ему. Что она останется с Бирком. Что она не может оставить его одного замерзать в зимнем лесу, - "Бирк, брат мой, ничто не может разлучить нас ни в жизни, ни в смерти, разве ты не знаешь этого?"

Маттис только сейчас заметил Бирка. Он тяжело вздохнул, но после крикнул:

- Бирк, сын Борки! Поди-ка сюда, я хочу сказать тебе пару слов. Бирк неохотно подошел ближе, но остановился на расстоянии. Он угрюмо посмотрел на Маттиса и спросил:

- Что тебе надо?

- Да надо бы отлупить тебя, но я не стану этого делать. Вместо этого буду просить тебя: пойдем. Бога ради, со мной в замок! Не подумай, что ты мне очень нравишься! Но ты, я вижу, очень нравиться моей дочке, может, и я когда-нибудь полюблю тебя. У меня было время обо всем поразмыслить.

Когда до Роньи дошло, что сказал отец, внутри у нее словно что-то оборвалось и зажурчало.