Рони, дочь разбойника

Начало смеркаться,

270

был прекрасный летний вечер, и они говорили о том, как прекрасно жить на свете, даже если здесь водятся дикие виттры. Как прекрасно жить в лесу, на свободе! Днем и ночью, под солнцем, под луной и звездами. Во все времена года, которые неторопливо сменяют друг друга; только что ушедшей весной, только что наступившим летом, осенью, которая скоро придет.

- А зимой... - сказала Ронья и замолчала. Они увидели, как ниссе-толстогузки и тролли-болотники с любопытством выглядывают здесь и там из-за елей и камней.

- А сумеречный народец и зимой живет себе преспокойно. И она снова замолчала.

- Но ведь сейчас лето, сестренка! И Ронья поняла, что он прав.

- Это лето я запомню на всю жизнь! - сказала она. Бирк поглядел на темнеющий лес, и в душе у него возникло какое-то странное чувство, непонятно отчего. Он не понял, что причиной этого чувства, похожего на грусть, была лишь красота и тишь летнего вечера.

- Да, сейчас лето, -сказал он и взглянул на Ронью, - и это лето я буду помнить до конца своей жизни. Я это знаю.

И они вернулись домой, в Медвежью пещеру. А на площадке у входа в пещеру сидел Коротышка Клипп и ждал их.

14

Да, там сидел Коротышка Клипп, такой знакомый и дорогой: приплюснутый нос, косматые волосы, косматая борода. Ронья бросилась к нему с радостным криком:

- Коротышка Клипп! О, это ты?.. Это ты!.. Ты пришел! От радости она стала заикаться.

- Красивый отсюда вид, - сказал Коротышка Клипп, - на лес и на реку!

Ронья засмеялась.

- Да, на лес и на реку! Потому-то ты и пришел сюда?

- Нет, Лувис прислала вам хлеба.

Он развязал кожаный мешок и достал пять больших круглых караваев.

Тут Ронья снова закричала:

- Бирк, погляди-ка! Хлеб! У нас теперь есть хлеб!

Она схватила один каравай, поднесла к лицу, стала вдыхать его запах, и на глазах у нее показались слезы.

- Хлеб, который испекла Лувис! Я и забыла, что на свете есть такое чудо!

Она стала отламывать от каравая большие куски и пихать их в рот. Она хотела накормить и Бирка, но он, помрачнев, стоял молча и, отказавшись от хлеба, скрылся в пещере.

- Ну вот, Лувис решила, что хлеб у вас к этому времени, поди, уже кончился.

Ронья не переставала жевать. Вкус хлеба казался ей самым прекрасным на свете и напомнил ей о Лувис. И тут она спросила Клиппа:

- А как Лувис узнала, что я в Медвежьей пещере?

- Уж не думаешь ли ты, что мать у тебя глупа? Где же тебе еще быть? - фыркнул Клипп.

Он посмотрел на нее и задумался. Вот она сидит, их милая, красивая Ронья, и уплетает хлеб, словно больше ей ничего на свете не нужно. А он должен сейчас выполнить поручение, Лувис сказала, чтобы он сделал это похитрее. Но Коротышка Клипп хитрить особо не умел.

- Послушай, Ронья, - осторожно сказал он. - Ты не собираешься воротиться домой?

В пещере что-то загремело. Видно, их кто-то подслушивал. И этот кто-то захотел, чтобы Ронья поняла это.

Но Ронью сейчас занимал только Коротышка Клипп. Ей так много нужно было узнать у него, хотелось расспросить его обо всем. Клипп сидел рядом с ней, но, задавая ему вопросы, она, казалось, не видела его. Глядя на реку и лес, она тихо, еле слышно спрашивала его:

- Как сейчас там у вас, в замке? И Клипп говорил ей чистую правду:

- Невесело сейчас в замке. Вернись домой, Ронья! Ронья продолжала смотреть на речку и лес.

- Это Лувис велела просить меня об этом? Клипп кивнул:

- Да, плохо нам без тебя, Ронья. Все ждут дня, когда ты вернешься домой.

Ронья поглядела на речку и на лес, а потом тихо спросила:

- А Маттис? Он тоже хочет, чтобы я вернулась? Коротышка Клипп выругался:

- Эта чертова скотина! Кто знает, чего он хочет!

Снова наступило молчание, а после Ронья снова спросила:

- Он говорит когда-нибудь обо мне? Клипп заерзал, ему велели схитрить, поэтому он просто промолчал.

- Скажи честно, упоминает он хоть когда-нибудь мое имя?

- Не-а... - неохотно признался Клипп. - И другим не велит говорить при нем о тебе.

Черт побери! Вот он и выболтал то, о чем Лувис велела молчать. Вот так схитрил!

Он умоляюще поглядел на Ронью:

- Однако все будет хорошо, дружочек, как только ты воротишься домой.

Ронья покачала головой:

- Я никогда не вернусь! До тех пор, пока Маттис не считает ме-

ня своей дочкой. Так и скажи ему. Да погромче, чтобы слышно было во всем замке!

- Нет уж, спасибо, такую весть даже Пер Лысуха не посмел бы ему принести!