Приключения Эмиля из Лeннеберги

Лучше всего тебе просто остаться дома, - сказал он, щелкнув кнутом, и они укатили со двора.

Альфред помахал на прощание Эмилю, Лина помахала маленькой Иде, а мама Эмиля крикнула его папе:

- Глядите в оба, а то вам там руки и ноги переломают!

Мама Эмиля хорошо знала, что обычно творится на торге.

Телега исчезла из виду на повороте дороги, а Эмиль все стоял в облаке пыли и задумчиво глядел ей вслед. Не прошло и минуты, как он придумал способ раздобыть деньги. Вот послушай какой.

Если бы ты жил в Смоланде в те годы, когда Эмиль был еще маленьким, то знал бы, что дороги там очень часто перерезались изгородями с воротами. Делалось это для того, чтобы коровы, быки и овцы паслись только на лугах своих хозяев и не переходили к соседям, а может, и для того, чтобы смоландские мальчишки могли иной раз заработать пятиэровую монетку, распахивая ворота перед ленивым крестьянином, которому неохота слезать с телеги, чтоб самому их открыть.

Вот такие-то ворота преграждали и дорогу, ведущую через Катхульт, но поверь мне, Эмилю не удалось еще заработать ни эре, потому что Катхульт был в такой глухомани, что никто туда никогда не ездил ни по каким делам. Один только хутор был за Катхультом, как раз тот самый хутор Бакхорва, где сегодня устраивали торг.

"Значит, всем, кто туда поедет, не миновать наших ворот", - подумал хитрый Эмиль,

За тот час, что Эмиль простоял у изгороди, он заработал ни много ни мало целых пять крон и семьдесят четыре эре. Представляешь? Телеги ехали одна за другой, и Эмиль едва успевал притворить ворота, как их уже надо было снова распахивать. Крестьяне были в тот день в отличном настроении, и к тому же они торопились попасть на торг и были рады,

что можно не останавливаться в пути. В благодарность за услугу все кидали Эмилю в кепку монетки - кто две, а кто пять эре. А некоторые даже раскошеливались на блестящую десятиэровую монетку, хотя потом, наверно, простить себе этого не могли.

Только хуторянин из Кроксторна разозлился, когда Эмиль захлопнул ворота перед его гнедой кобылкой.

- Эй, малый, чего затворяешь? - крикнул он.

- А как же я их открою тебе, если сперва не закрою? - удивился Эмиль.

- Да в такой день ворота должны стоять распахнутыми! - еще пуще разъярился возница.

- Дураков мало! - возразил Эмиль. - Пусть эта рассохшаяся скрипуха хоть раз в жизни мне послужит.

Хозяин Кроксторна замахнулся кнутом и не кинул Эмилю ни эре.

Когда все, кто отправился на торг, проехали через Катхульт и стоять у ворот больше не было смысла, Эмиль вскочил на Лукаса и поскакал на хутор Бакхорва таким галопом, что монетки в его кармане зазвенели, забренчали и зазвякали.

Торг был в самом разгаре. Люди теснились вокруг вытащенного из дома, расставленного и разложенного во дворе имущества. От яркого солнечного света каждая вещь казалась намного лучше, чем была на самом деле. На бочке, окруженной толпой, стоял глашатай и по очереди поднимал над головой то чашку, то сковородку, то продавленный плетеный стул, то еще какую-нибудь рухлядь. Ведь как бывает на торге: выкрикиваешь цену, которую ты готов дать за тот или другой предмет, и если не находится покупателя, предлагающего больше, то, скажем, диван или там качалка остаются за тобой.

Когда Эмиль влетел на взмыленном Лукасе во двор хутора, толпа так и ахнула.

- Гляди-ка, да это же малый из Катхульта! - забеспокоились люди. - Явился - не запылился! Пожалуй, самое время отправляться восвояси.

Но Эмиль приехал сюда не баловаться, а дела делать, и денег у него было столько, что просто голова кружилась. Не успев еще соскочить с Лукаса, он тут же предложил три кроны за колченогую железную кровать, которая ему и даром была не нужна. К счастью, какая-то старушка согласилась отдать за нее четыре кроны, и таким образом Эмиль был спасен. Но он не унимался, с яростью назначал свои цены на все подряд и вскоре оказался владельцем трех предметов: во-первых, шкатулки, обитой выгорев- шим бархатом, с крышкой, украшенной маленькими голубыми ракушками; во-вторых, здоровенной деревянной лопаты, которой сажают хлеб в печь; и в-третьих, старого ржавого насоса. Я должна тебе сказать, что никто во всей Лённеберге не дал бы за него и десяти эре, но Эмиль тут же выкрик- нул: "Двадцать пять!" - и ему вручили насос.

- Караул! - в ужасе завопил Эмиль. - На что он мне! Но было уже поздно. Хочешь не хочешь, а злополучный насос принадлежал теперь ему.

Подошел Альфред, потрогал шланг и расхохотался:

-