Эмиль из Леннеберги

Нет, не буду, но зато ты услышишь, что выкинул Эмиль на второй день Рождества [10].

ПОНЕДЕЛЬНИК, 26 ДЕКАБРЯ

Как Эмиль опустошил кладовую в Каттхульте и поймал Командоршу в волчью яму

До Рождества нужно было пережить еще туманную, дождливую и темную осень. Осень - довольно грустная пора где бы то ни было, а в Каттхульте и подавно. Под мелким сеющим дождем Альфред шагал вслед за быками, вспа- хивая лоскутки каменистой пашни, а за ним по междусапогах, облепленных комьями грязи, чем выводили из себя Лину, которая тряслась над своими выскобленными добела полами.

- Она страсть какая чистюля, - сказал Альфред. - Женись на ней, и ни минуты покоя всю жизнь не узнаешь.

- Так ты сам, видно, и женишься, - заметил Эмиль.

Альфред помолчал, задумавшись.

- Нет, не бывать этому, - вымолвил он наконец. - Вряд ли я решусь. Но мне никак не сказать ей про это.

- Давай я скажу за тебя, - предложил Эмиль, который был куда храбрее и решительнее. Но Альфред не захотел.

- Нет, тут надо половчее, чтобы не обидеть ее, - пояснил он.

Альфред долго ломал себе голову, как бы половчее сказать Лине, что он не собирается жениться на ней, но нужных слов так и не нашел.

Беспросветная осенняя мгла окутала хутор Каттхульт. Уже в три часа пополудни на кухне зажигали керосиновую лампу, и все рассаживались там, занимаясь каждый своим делом. Мама Эмиля сидела за прялкой и сучила чу- десную белую пряжу на чулки Эмилю и Иде.

Лина чесала шерсть, а когда на хутор приходила Креса-Майя, то и она помогала ей. Папа Эмиля чинил башмаки и тем самым сберегал деньги, кото- рые иначе достались бы городскому сапожнику. Альфред не уступал хозяину в прилежании и сам штопал свои носки. На них вечно зияли большущие дыры - и на пальцах, и на пятках, но Альфред быстренько затягивал их нитками. Ясно, Лина охотно помогла бы ему, но Альфред не позволял.

- Нет, видишь ли, тогда я вовсе попадусь на крючок, - объяснил он Эмилю. - Потом уж никакие слова не помогут.

Эмиль и Ида чаще всего сидели под столом и играли с кошкой. Как-то раз Эмиль попробовал внушить Иде, что эта кошка на самом деле не кошка, а волк. Но она не хотела ему верить, и тогда он протяжно завыл по-волчьи, да так, что все на кухне подскочили. Мама Эмиля спросила, что означает этот вой, и Эмиль ответил:

- А то, что у нас под столом волк.

Креса-Майя немедля принялась рассказывать про волков, а обрадованные Эмиль и Ида вылезли из-под стола, чтобы ее послушать. Ну, теперь страху не оберешься, это уж точно; про какие только ужасы не рассказывала Кре- са-Майя! Если не об убийцах и ворах, привидениях и призраках, то уж неп- ременно о жестоких казнях, страшных пожарах, жутких бедствиях, смер- тельных хворях или о лютых зверях вроде волков.

- Когда я была маленькой, - вздохнула Креса-Майя, - у нас в Смоланде от волков просто спасу не было.

- А потом небось пришел Карл Двенадцатый и пострелял всех до одного, чтоб им пусто было, - встряла Лина.

Креса-Майя обозлилась: хотя она и была стара, но все же не такая древняя старуха, какой хотела изобразить ее Лина.

- Болтаешь, будто что понимаешь, - огрызнулась Креса-Майя и замолча- ла.

Но Эмиль стал к ней подлизываться, и она снова принялась рассказывать про злых волков и о том, как рыли волчьи ямы и ловили в них волков в те времена, когда она была совсем маленькая.

- Стало быть, Карлу Двенадцатому незачем было приходить... - начала Лина и тут же осеклась.

Но было уже поздно. Креса-Майя опять обозлилась, да и неудивительно. Король Карл Двенадцатый, скажу тебе, жил лет двести назад, и КресаМайя уж никак не могла быть такой древней старухой.

Но Эмиль снова стал ластиться к ней. И тогда она рассказала про чудищ еще пострашнее волков, которые выползали из логова лишь лунными ночами и неслышно крались по лесу. Чудища эти умели говорить, сообщила Креса-Ма- йя, ведь они были не просто волками, а оборотнями - полулюдьми-полувол- ками, и опаснее их никого на свете не было. Встретится, бывало, этакое чудище при лунном свете - пиши пропало, ведь страшнее зверя не придума- ешь. Поэтому по ночам, когда светит луна, людям из дома не надо и носа высовывать, сказала Креса-Майя и осуждающе посмотрела на Лину.

- Хотя Карл Двенадцатый... - снова начала Лина.

Креса-Майя в сердцах отшвырнула карды [11], которыми чесала шерсть, и сказала, что ей пора домой, мол, стара она и сильно притомилась.

Вечером, когда Эмиль и Ида лежали в кроватках в горнице, они снова заговорили о волках.